Честер Хаймз - И в сердце нож

— А где он живет?

— У него комната в отеле «Маяк» на углу 123-й и Третьей авеню. А если его там нет, значит, он на работе. Щиплет цыплят у Голдстайна на 116-й улице — иногда они работают до двенадцати.

Когда они подъехали к участку, Бедняк спросил:

— Вы не обманете? Если я признаюсь, то получу только месяц, да?

— Все зависит оттого, что увидел твой дружок, — сказал Могильщик.

— Не люблю я этих чертовых тайн, — сказал Джонни. Его мощные мускулы напряглись под желтой рубашкой, когда он с грохотом поставил на стол стакан с лимонадом. — Это уж точно, — добавил он. — Не люблю.

Он сидел, подавшись вперед, в самом центре зеленого плюшевого дивана, поставив ноги в шелковых носках на ярко-красный ковер. Вены на висках набухли, словно корни деревьев, а шрам на лбу напоминал клубок сердитых змей. Его темно-коричневое бугристое лицо было напряжено и покрыто испариной. Глаза в красных прожилках тлели недобрым огнем.

— Я уже тысячу раз тебе говорила: понятия не имею, почему этот черномазый проповедник распускает обо мне эти небылицы, — сердито повторила Дульси. Она посмотрела на его напряженное лицо и поспешила перевести взгляд на что-то менее мрачное.

Но в этой цветастой комнате ничто не успокаивало нервы. Светлая мягкая мебель с обивкой горохового цвета плохо гармонировала с ярко-красным ковром.

Это была большая комната. Два окна смотрели на Эджком-драйв и одно на 159-ю улицу.

— Мне надоели твои вопросы, а тебе, наверное, уже надоели мои ответы, — пробормотала Дульси.

Стакан с лимонадом треснул в руке Джонни. Он швырнул на пол битый стакан и налил лимонаду в новый.

Дульси сидела на желтой оттоманке лицом к комбайну Телевизор и радиола — на этажерке перед закрытым камином.

— Ты чего дрожишь? — спросил Джонни.

— Здесь адский холод, — пожаловалась Дульси.

Она сидела в одной комбинации, с голыми руками и ногами. Ногти на руках и ногах были покрыты ярко-красным лаком. На ее гладкой коричневой коже показались мурашки, но над верхней губой скопились капельки пота, подчеркивая едва заметные усики. За ее спиной, в окне, вовсю работал большой кондиционер, а на батарее крутился вентилятор, обдавая ее волнами холодного воздуха.

Джонни осушил стакан и поставил его на стол с аккуратностью человека, который очень гордится тем, что в любых обстоятельствах держит себя под контролем.

— Ничего странного, — заметил он. — Ты бы взяла да оделась.

— В одежде слишком жарко.

Джонни налил себе еще лимонаду и залпом осушил стакан. Он словно опасался, что у него перегреются мозги.

— Учти, детка, я не спятил, — сказал он. — Я хочу знать три простые вещи.

— Это для тебя они простые, — жалобно произнесла Дульси.

Его жаркий взгляд подействовал на нее как пощечина.

— Я ума не приложу, почему преподобный Шорт так меня ненавидит.

— Послушай, детка, — ровным тоном продолжал Джонни, — объясни, ради Бога, почему Мейми вдруг начинает тебя защищать, хотя я и в мыслях не держал подозревать тебя? Это мне непонятно.

— Откуда мне знать, что творится в голове у тети Мейми, — запальчиво сказала Дульси.

Увидев, как лицо его вновь потемнело от ярости, словно летнее небо от грозы, Дульси сделала большой глоток из стакана с бренди и поперхнулась.

Спуки, черный спаниель, лежавший у ее ног, попытался вскочить ей на колени.

— И перестань так много пить, — сказал Джонни. — Ты напиваешься и несешь что ни попадя.

Она стала озираться с виноватым видом, куда бы поставить стакан, двинулась к телевизору, поймала недовольный взгляд Джонни и поставила стакан на пол.

— И перестань держать эту псину на коленях, — не унимался Джонни. — Мне надоело, что ты вся в собачьей слюне.

— Брысь, Спуки, — сказала Дульси, сталкивая собачку с колен.

Спуки угодила лапой в стакан с бренди и опрокинула его.

Джонни посмотрел на расплывающееся на ковре пятно, и на лице его заиграли желваки.

— Все знают, что я человек разумный, — продолжал он. — И я хочу знать всего-навсего три простые вещи. Во-первых, почему проповедник рассказал в полиции историю о том, как Чинк дал тебе этот нож.

— Джонни! — воскликнула Дульси, закрывая лицо руками.

— Пойми меня правильно. Я не сказал, что поверил этому. Но даже если этот сукин сын тебя ненавидит…

В это время на телеэкране пошла реклама, и четыре хорошеньких блондиночки в свитерах и шортах запели рекламную песню.

— Убери этот чертов телевизор! — рявкнул Джонни.