Леонардо Падуро - Злые ветры дуют в Великий пост

— Дед, почему все так погано? — И вышел, оставив своего начальника стоять в голубом облаке ароматного дыма от сигары «Давидофф-5000», гран-корона, 14,2 см, урожая Вуэльтабахо 1988 года, приобретенной в Женеве в фирменном магазине его величества Цино Давидоффа.

Знаете, есть люди, которым по жизни везет, то ли Бог им помогает, то ли дьявол. Меня же, наоборот, все время преследуют неудачи, и самое неприятное, никакие уроки не идут впрок, стоит мне иногда испытать судьбу — и вот пожалуйста, опять все насмарку. Ох, что будет, что будет? Если по правде, да. Хотел позвонить вам и все рассказать. Не решился. Страшно стало. Страшно, что вы заподозрите меня в преступлении, страшно, что узнает жена, страшно, что пойдет молва по Пре и меня перестанут уважать… Мне ничуть не стыдно открыто признаться: я боюсь. Однако к тому, что произошло, не имею никакого отношения. Да разве я смог бы совершить подобное? Она мне голову вскружила, я даже собирался рассказать все жене, но Лисетта не хотела формальностей, мол, слишком рано, она еще очень молода. Ох, беда, беда. Нет, два месяца, не больше. Мы сблизились на сельскохозяйственной практике, сами понимаете, там проще, раскованнее по сравнению со школой, и начиналось все будто играючи, у нее тогда еще был ухажер, тот молодой человек с мотоциклом. Я не верил, что это может иметь продолжение, думал: размечтался, старый черт, но потом мы вернулись в Гавану, и после одного собрания, которое закончилось часов в семь, я напросился к ней на чашку кофе, и с тех пор пошло-поехало. Но об этом никто не знал, я уверен. Неужели вы думаете, что у меня рука поднялась бы на такое? Для меня Лисетта стала частью самого лучшего, что было в моей жизни, пробудила во мне радость существования, бездумную смелость, желание бросить все, перекроить свою судьбу, потому что она и есть судьба… Из ревности? Какой ревности? Лисетта поссорилась с Пупи и поклялась мне, что порвала с ним. А когда такое говорит двадцатилетняя девушка мужчине сорока шести лет, ему не остается ничего другого, как поверить ей или убраться восвояси, заняться домашним хозяйством и разведением кур, согласны?.. В тот день я хотел поехать к ней пораньше, но у меня ведь не работа, а дурдом, закончишь разбираться с Хуаном, наступает очередь Педро, если нет партсобрания, вызовут в муниципалитет — короче, я вырвался из этого ада только в половине седьмого. У нее пробыл чуть больше часа — знаю, потому что вернулся домой к началу сериала, который запускают в восемь тридцать… Ну… конечно, занимались сексом, это логично, согласны?.. Да, группа А, резус положительный, — как вы узнали? Понятно, вы все знаете. Да-да, в тот вечер из дома никуда не отлучался, готовил доклад к следующему дню, потому и в Пре так задержался. Да, дома были жена и младший сын, старшему-то уже шестнадцать, гуляет со своей девчонкой ночи напролет. Да, супруга, конечно, подтвердит, только, прошу вас, это действительно необходимо? Неужели вы мне не верите? Понимаю, это ваша работа, но ведь и я человек, а не следственная версия… Хотите, чтобы вся моя жизнь рухнула? Да я готов чем угодно поклясться. Нет, никого у нее больше не было, это я точно знаю, просто ее изнасиловали. Как не насиловали? Не насиловали, но убили? Ну почему я должен обсуждать с вами все это, черт подери, — в наказание за то, что поверил в возможность любить, ожил рядом с ней?.. Я боюсь… Да, он хороший ученик — с ним что-то не так? Слава богу. Да, в секретариате вам дадут адрес… Что вы намерены предпринять?… А с моей женой?.. Не везет так не везет…

В больнице пахнет человеческими страданиями; воздух насыщен парами эфира, обезболивающих, антисептиков, спирта… Для Конде посещение больницы стало нелегким испытанием, на которое он никогда не согласился бы добровольно. Этот запах боли навек врезался ему в память после двух месяцев еженощного бдения у постели распластанного на ней ничком Тощего, когда тот действительно был как никогда тощим, и спина у него была искромсана, ноги омертвели, а глаза были похожи на тусклые стекляшки. За два месяца ему сделали две операции, за эти два месяца пришлось расстаться с последними надеждами, изменилась вся жизнь Тощего: инвалидная коляска и прогрессирующий паралич — словно огонек, бегущий по шнуру, огонек, который двигается все дальше, сжигая нервы, мышцы, пока не подберется к сердцу и не опалит его смертельной вспышкой. И вот опять Конде дышал этим же больничным запахом, шагая через безлюдный в этот вечерний час вестибюль к лифту. Дорогу им преградил охранник, и лейтенант без слов сунул ему чуть ли не под нос свое полицейское удостоверение.