Якоб Арджуни - Кисмет

— И что мне остается делать?

— Ты должен сделать так, чтобы твой мачо исчез, чтобы дело забылось. Бразилец как-нибудь выкарабкается. Если он в такой ситуации думает об алюминиевой кастрюле, значит, о нем можно не волноваться. А ты на пару недель закрой свою контору и поезжай на природу, где до тебя не доберутся, и где ты немного загоришь.

И прежде чем я успел ему возразить, Слибульский кивнул:

— Все ясно. Сколько надо?

Я медлил, не желая принимать денег от Слибульского, но все-таки подсчитал сумму.

— Не знаю… Я задолжал за аренду офиса — за два месяца, за телефон и еще должен одному человеку три тысячи марок.

Этим одним человеком был, кстати, сам Слибульский.

— Ладно. Я даю тебе семь тысяч. Аренда, телефон, а остальные потратишь на отдых. Три тысячи просто забудем. — Слибульский сделал паузу и улыбнулся. — У того, кому ты должен, бабки имеются.

Чтобы доставить удовольствие Слибульскому, я тоже улыбнулся. Мысли мои были далеко. Деньги не хотелось брать у него не из гордости и не из самолюбия. Я не задумываясь мог бы занять и двадцать тысяч — у Слибульского денег было достаточно, по крайней мере, по моим меркам. Но с моей стороны было величайшей глупостью принять предложение Ромарио, и я провалил все дело, потратив попусту немало сил и пролив много крови. В результате мы имели два трупа, и положение Ромарио не только не улучшилось, а, наоборот, ухудшилось. Я должен был придать смысл всему случившемуся. Даже если бы Ромарио просто смог спокойно и дальше работать в своем «Саудаде», включая на полную катушку отопление и ругая немецкую погоду, изображая знойного бразильца в фартуке с попугаями, эти жертвы были бы оправданны. Конечно, велик был соблазн оправдать себя тем, что я не собирался никого убивать.

— Спасибо, Слибульский, но, честно говоря, Ромарио полный кретин, и все случилось из-за его глупости. За все надо платить. К тому же я должен знать, кто были эти типы, которых мы уложили. Нельзя же просто так пристрелить человека и не знать кого. Лично я так не могу.

Слибульский спокойно вел машину, глядя вперед. В слабом свете, отбрасываемом панелью электроприборов, я не мог видеть выражения его лица. До следующей деревни мы ехали молча.

— Да, — произнес он наконец, — когда находишься в полном дерьме, не стоит корчить из себя лордов. Эти парни оставили нам не слишком много вариантов. Тебе остается сделать три вещи: забыть мое имя, оплатить аренду моими бабками и, как только отвезем бразильца в аэропорт, ехать ко мне. В доме полно еды, ты можешь отдохнуть на диване.

— Домашний сыр есть?

— И целый ящик пива в холодильнике, — кивнул Слибульский.

Когда впереди показались франкфуртские небоскребы, я глубже вжался в сиденье, радуясь его огням, сверкающим рядом с луной на ночном небе. Каждый раз при въезде во Франкфурт у меня на миг щемило сердце при виде города. Обычно картина излучающего мощь мегаполиса с плотно стоящими друг к другу небоскребами, подавляет и ошарашивает человека, но если где-то в этой гуще у него есть свое, хоть крохотное, пристанище, то невольно возникает иллюзия причастности к этому гиганту, дающая возможность почувствовать себя таким же крупным и значительным. Однако на этот раз от этих бетонных гигантов исходило что-то иное. Проезжая мимо башни Франкфуртской ярмарки и оглядывая снизу вверх фасад здания, которое, кажется, возвышалось до самого неба, я впервые после кровавой бойни испытал чувство покоя. Возможно, в подсознании кто-то нашептывал мне: что ты вместе с твоими ничтожными проблемами по сравнению с такой глыбой? При виде такого гиганта понимаешь, что есть на свете вещи посерьезнее, чем два мертвых рэкетира. И к этому чувству примешивалось еще одно: ведь этот гигант — часть моего дома, где есть место и для меня. Я здесь не один, и у меня есть друг, у которого можно переночевать и поесть, а неизвестная мне мафия сама виновата — сунулась в чужой дом и справедливо получила по мозгам!

Вот какие патриотические чувства я испытывал в этот момент. Несколько знакомых полицейских наверняка удивились бы моему патриотизму и, вероятно, перестали бы мне «тыкать».

Но сегодня ночью на франкфуртском небе сияли не только огни небоскребов. Проезжая мимо вокзала, я собрался было спросить Слибульского, есть ли ночные рейсы в южном направлении, как вдруг увидел поверх крыш зданий красный отблеск, причем в той части города, где находилось заведение Ромарио. Часто задним числом некоторые любят говорить, что предвидели опасность, на самом деле — они просто боялись. Я сразу все понял. Чем ближе к «Саудаде», тем сильнее пахло гарью. Когда мы повернули на улицу, на одном из углов которой семь лет развевался бразильский флаг, в нас полетела копоть. Улицу перегородили. Справа и слева стояли зеваки. Впереди полыхали синие языки пламени: горел бразильский ресторан «Саудаде».