Саймон Керник - Для смерти день не выбирают

— Я позвонил Поупу. Вот и все. Хотел, чтобы он переговорил с тобой, рассказал, что знает… ну и… постарался урегулировать проблему без лишнего шума. Чтобы уговорил тебя вернуться. Только и всего. Я и сейчас считаю, что тебе нечего там делать.

— Боюсь, теперь уже немного поздно. Из-за тебя меня чуть не убили. И уж ты-то должен понимать, к чему приведет твоя откровенность.

— Повторяю, у меня и мыслей таких не было. Я думал, он просто поговорит с тобой, убедит…

— Где мне найти Поупа?

— Не знаю. Раньше он жил на Милл-Хилл, но это давно. Скорее всего уже переехал.

Прозвучало искренне.

— Но зачем, Томбой? Ты же не думал, что я поблагодарю тебя за подставу? Мне казалось, ты закончил с этими играми. Похоже, я ошибался.

— Да пошел ты, Мик! Я всего лишь пытался защитить нас обоих. У Поупа связи. У него есть люди для грязной работы. Я же предупреждал. Я все объяснил еще до того, как тебя потянуло на поиски приключений. Если бы я его не предупредил, тебя бы просто убили. А потом нашли бы и меня.

— Вот оно что. Понятно. Ты прикрывал свою задницу, верно?

— Послушай. У меня здесь приличный бизнес. Когда ты приехал, когда тебе не к кому было обратиться, ты пришел ко мне, так? Разве я отказался помочь? Дал от ворот поворот? Черта с два. Хотя и мог бы. Мог бы сдать тебя полиции и получить неплохие деньги. Но я же этого не сделал. Потому что ты мой приятель, потому что ты в свое время отнесся ко мне по-человечески. Так что не обвиняй меня в предательстве. Я всего лишь пытался обезопасить тебя от неприятностей.

— Не сработало.

— Жаль. Извини. Но я старался ради твоего же блага. Понял? И вот что я скажу тебе сейчас: убирайся, на хрен, оттуда. Садись на самолет и возвращайся. Пока еще не поздно. Иначе вляпаешься в настоящее дерьмо.

— Что ты имеешь в виду?

— Сделай, как я говорю, Мик. Не ради меня. Ради себя.

Он положил трубку, прежде чем я успел сказать что-то еще.

Я поежился. Мороз крепчал. Не знаю почему, но я чувствовал себя виноватым. За что я на него разозлился? Томбой изобразил оскорбленную невинность, разыграл привычную карту, пустив в ход незаурядное мастерство артиста. И был прав. Я сам впутался в опасную ситуацию, но теперь уже ничто не могло сбить меня с выбранного курса.

А ведь я еще и не взялся за дело по-настоящему.

«Таверной Бена Крауча» назывался большой паб с черным деревянным фасадом, расположившийся ярдах в пятидесяти к востоку от Оксфорд-стрит. Меню, написанное мелом на вынесенной за дверь доске, извещало, что здесь, помимо прочего, можно отведать «Монстрбургер», а прибитая к стене чуть повыше табличка гласила: «Приготовьтесь окунуться в призрачную атмосферу Бена Крауча». Кто такой Бен Крауч, не объяснялось. В общем, жуть.

Помещение внутри освещалось довольно скудно, и все, включая мебель, деревянный пол, балки, опоры и ступеньки, ведущие на открытый балкон, было выкрашено в тот же черный цвет, что и фасад. Бар у противоположной стены протянулся на всю длину паба, а на полках между бутылками с горячительными напитками красовались зловещего вида каменные горгульи. Этим призрачная атмосфера и исчерпывалась. Посетителей было много, но большую часть клиентуры составляли не легионы живых мертвецов, а шумные группки студентов с редкими вкраплениями персонажей, выглядевших так, словно они сбежали из «Рокки хоррор шоу». Наибольшей плотности толпа достигала у стойки — плохой знак для стареющего выпивохи, — а шум от разговоров и звона бокалов стоял такой, что в нем почти полностью терялась музыка — какая-то песенка из восьмидесятых, то ли «The Mission», то ли «The Jesus and Mary Chain».

Я остановился у входа, оглядывая зал и не представляя, как найти в этом бедламе незнакомую рыжеволосую девушку, когда кто-то постучал меня по плечу.

Я обернулся и увидел улыбающееся личико очень симпатичной молодой женщины с мягкими и тонкими, почти хрупкими, чертами и густыми светло-рыжими волосами, с элегантной небрежностью, которую можно встретить у рекламных красоток, падающими на плечи. Женщина была намного ниже меня, не больше пяти футов и трех дюймов, и одета в модную куртку из нубука и джинсы. На плече у нее висела изящная сумочка. С сигаретой в уголке рта, но без стакана в руке незнакомка выглядела бы на двадцать два-двадцать три года, если бы не удивительные, карие с зелеными крапинками, глаза, выдававшие определенную зрелость. Эта женщина, возможно, и хотела, чтобы вы воспринимали ее легко и не всерьез, но знала, что, поступив так, вы совершите ошибку. Впрочем, то же самое можно сказать о многих журналистах и о некоторых полицейских.