Деннис Лихэйн - Святыня

— Ты так взбесил исполнительницу фламенко? — сказал я.

— Наверное, — сказал он, ставя в мой холодильник ящик пива «Бек» и бутылку виски «Чивас».

— Ну, разумно ли это?

— Наверное, нет.

— А может быть, это даже следует расценить как глупость?

— Послушай, ты долго еще собираешься меня изводить или проявишь гостеприимство и покажешь мне, где у тебя чипсы?

Таким образом, мы переместились в гостиную, где, расположившись на диване, принялись за «Бек» и «Чивас», сопровождая выпивку рассуждениями о презренных женщинах, готовых из-за ерунды тебя кастрировать, разрывах со скандалом, ревнивых мужчинах и бойфрендах и прочем в том же духе — тема не столь забавная, не сдабривай мы ее спиртным и нашей теплой компанией.

А потом, когда разговор стал, похоже, иссякать, мы включили телевизор, где углядели начальные титры «Аварийной безопасности».

— Черт, — сказал Джей, — сделай-ка погромче.

Я повиновался.

— Кто режиссер? — спросил Джей.

— Люмет.

— Точно?

— Абсолютно.

— А по-моему, это Франкенхеймер.

— Франкенхеймер поставил «Семь дней в мае», — сказал я.

— Да, ты прав. Я без ума от этой картины!

После чего следующие два часа мы, как загипнотизированные, следили за тем, как президент США Генри Фонда, сжав зубы, пытался противостоять холодному безумию сошедшего с катушек черно-белого мира, когда в результате компьютерного сбоя полетела система аварийной безопасности и американские военно-воздушные силы уже готовились бомбить Москву, а несчастный Генри Фонда, еще крепче сжав зубы, вынужден был отдать приказ бросить бомбы на Нью-Йорк, чтобы успокоить русских и избежать полномасштабной ядерной войны.

Когда картина кончилась, мы немного поспорили о том, что лучше — «Аварийная безопасность» или же «Доктор Стрейнджлав». Я утверждал, что эти вещи несравнимы: «Стрейнджлав» — настоящий шедевр, а Стэнли Кубрик — гений. Джей обвинил меня в преувеличении, а я его — в отсутствии воображения и педантизме. Он заявил, что Генри Фонда — величайший актер всех времен и народов и лучше его не было за всю историю кинематографа. Я сказал, что он пьян.

— Вот если б был у них какой-нибудь сверхсекретный пароль, чтобы отозвать бомбардировщики!

Он поудобнее вдавился в диванную спинку со стаканом виски в одной руке и пивным бокалом в другой.

— Сверхсекретный пароль? — рассмеялся я.

Он повернулся ко мне.

— Нет, я серьезно. Тогда президенту Генри Фонда осталось бы только конфиденциально довести до каждого из пилотов эскадрона этот пароль, известный только им и ему, и бомбардировщики вернулись бы, несмотря на полетевшую систему аварийной безопасности.

— Но, Джей, — сказал я, — в том-то и смысл, что отозвать их обратно нельзя. Они же все воспитаны в убеждении, что всякий приказ, поступивший после того, как не сработала система аварийной безопасности, это происки русских.

— И все же...

Мы сидели с ним, глядя «Из прошлого», еще один черно-белый боевик 38-го канала, переносивший нас во времена, когда 38-й канал еще был крутым. В каком-то месте фильма Джей встал и отправился в ванную. Вернувшись с еще двумя бутылками пива, взятыми в кухне, он сказал:

— Если я когда-нибудь захочу прислать тебе весточку, это будет нашим паролем.

— Что? — не понял я.

— "Аварийная безопасность", — сказал он.

— Я смотрю сейчас «Из прошлого», Джей. "Аварийная безопасность уже полчаса как кончилась. Нью-Йорк разбомбили вдрызг. Проехали.

— Нет, я серьезно. — С трудом оторвавшись от диванной подушки, он выпрямился. — Если мне когда-нибудь захочется послать тебе весть из, скажем, загробного мира, пусть это будет «аварийная безопасность».

— Какого еще, к черту, загробного мира! — Я засмеялся. — А еще говоришь: «серьезно»!

— Серьезнее даже судебный пристав не бывает. Нет, нет, ты вникни. — Подавшись вперед, он выпучил глаза, чтобы прояснилось в голове. — Наше дело — штука суровая. Не такая суровая, как служба в Бюро, но тоже не фокстрот танцевать. Если со мной что-нибудь случится... Видишь ли, у меня две головы, Патрик.

— Ты, наверное, не совсем и не только голову имеешь в виду, и Эсмеральда сказала бы, что сегодня тобою правила другая голова. Ее-то она и собиралась тебе оттяпать.

Он фыркнул:

— Нет, в том, другом смысле ты тоже прав, но я говорил про голову в смысле мозгов. Так вот, голов в этом смысле у меня две, правда! — Указательным пальцем он постучал себя по черепу. — Одна — такая же, как у всех, она хлопот не доставляет. Другая же — это голова копа, и она никогда не прекращает варить. Она будит первую мою голову среди ночи, толкает меня вскочить с постели, пусть я даже и не знал, что именно меня смущало. Я хочу сказать, что половина всех моих дел была разгадана в три часа ночи именно благодаря этой моей второй голове.