Микки Спиллейн - Тварь. Кассеты Андерсона

— Элис и Йорк, а? И как далеко у них зашло?

— Не так далеко, как ты вообразил. Мне кажется, он относился к ней по-отцовски.

— Ты уверена?

— Вполне уверена. Мистер Йорк давным-давно отжил свои лучшие годы. Если секс для него и означал что-нибудь, то не больше, чем биологическое различие между полами.

— Для Элис секс мог означать больше.

— Не сомневаюсь. Она любит мускулистых мужчин, но мистер Йорк устраивал ее и без этого. Она прекрасно обходилась иначе. Я заметила, что она и тебе закидывала удочку.

— Она посадила на крючок не ту наживку, — коротко сообщил я. — Заявилась ко мне в комнату, в чем мать родила, и прямиком к делу. Я люблю, когда меня немного подразнят. Кроме того, я с ног валился. Йорк знал, что она так себя ведет?

Рокси включила маленький приемник и стала крутить ручку настройки.

— Если и знал, то не придавал этому значения.

— Слушай, котенок, Йорк когда-нибудь упоминал про завещание?

Зазвучала старая, мелодия Бенни Гудмена. Она отрегулировала звук и повернулась, пританцовывая.

— Да, он составил завещание. Он чуть не доводил всю семейку до нервного расстройства каждый раз, когда о нем заговаривал, но ни разу не сказал прямо, кому пойдут деньги.

Она закружилась под музыку.

— Да подожди ты минутку спокойно. Неужели он и намеков никаких не делал.

Край ее халатика, взлетевший выше, чем допустимо, слегка задел меня по лицу.

— Никаких, помимо того, что они достанутся самому достойному.

Ее ноги так и мелькали. У меня опять учащенно забилось сердце. Это были чудесные ноги, длинные, крепкие.

— Грэйндж знала об этом?

Она остановилась в выразительной позе и бросила мне свой пояс.

— Да, — она вновь начала танцевать. Теперь звучала румба, и ее тело раскачивалось и ритмично подергивалось в такт музыке. — Однажды они сильно поспорили, и мистер Йорк при всех объявил, что мисс Грэйндж единственная, кому он может доверять, и что она будет распоряжаться его состоянием.

Вот и разберись. Как, черт возьми, она может быть одновременно и наследницей и душеприказчицей? Но поразмыслить над этим мне так и не дали. Скинув халатик, Рокси воспользовалась им, как веером танцовщицы, открывая почти все и не показывая ничего. Ее тело было грациозно, светлая кожа напоминала цветом сливки. Она кружила передо мной, распустив волосы по плечам. В самом разгаре этого неистового танца я встал.

Рокси бросилась мне на грудь.

— Поцелуй... ты, тварь!

Я не заставил себя упрашивать.

Ее рот слился с моим, тая, как масло. Она впилась мне в руки ногтями. Грубым толчком я отстранил ее от себя, держа за плечи.

— Это еще зачем?

Она ответила озорной и восхитительной усмешкой испорченной девчонки.

— Затем, что я могла бы полюбить тебя, если бы захотела. И знаешь, когда-то любила.

— Знаю. Чего же перестала?

— Ты — Бродвей, Майк. Ты — яркие огни и большие деньги... иногда. И пули, когда ждешь поцелуев. Вот потому и перестала. Захотелось человека с нормальными шансами на долгую жизнь.

— Тогда к чему все это?

— Мне недоставало тебя. Как ни смешно, где-то внутри у меня есть местечко, которое всегда сохранялось за тобой. Я хотела никогда не говорить тебе этого, но так уж получилось.

Я вновь поцеловал ее, крепче и настойчивей, чем раньше. Ее тело говорило со мной, кричало, взывало ко мне. Этим не кончилось бы, если бы Растон не позвал из соседней комнаты.

Рокси проворно надела халатик, издавший холодный треск синтетики.

— Пусти меня к нему, — сказал я.

Она кивнула.

Я открыл дверь и щелкнул выключателем.

— Привет, сэр Ланселот.

Он плакал во сне, но при виде меня улыбнулся.

— Привет, Майк. Когда ты приехал?

— Недавно. Хочешь чего-нибудь?

— Можно воды? Горло страшно пересохло.

На столе стоял кувшин, наполовину наполненный льдом. Я налил воды в стакан, и он выпил залпом.

— Хватит?

Он вернул стакан.

— Да, спасибо.

Я легонько тронул его за подбородок.

— Тогда ложись и выспись хорошенько.

Он поерзал, устраиваясь под одеялом.

— Постараюсь. Спокойной ночи, Майк!

— И тебе того же, приятель.

Я закрыл за собой дверь. Рокси переоделась в коричневый стеганый домашний халат и теперь сидела в кресле, куря сигарету. Момент был упущен. Я видел, что и она об этом жалеет. Она протянула забытую мной пачку. Я сунул сигареты в карман и махнул на прощание. Никому из нас не хотелось говорить.

Харви, очевидно, пошел спать. Лестницу освещали только оставленные на ночь маленькие лампочки в виде свечек, а холл внизу тонул в непроглядном сумраке. Пробираясь больше на “ощупь, я нашел комнату Билли, ничего не опрокинув по дороге. Он лежал в постели, но не спал.