Джеймс Хедли Чейз - Каждый умирает в одиночку

Я прошел мимо плавательного бассейна, достаточного большого, чтобы провести на нем регату. Он выглядел очень мокрым и заброшенным. Путь к дому пролегал по тропинке с резиновым покрытием, положенным, я предполагаю, для пловцов, чтобы добираться до бассейна, не утруждая себя надевать ботинки.

Скрываясь за большим кустарником рододендрона, я обследовал фасад дома в поисках признаков активности.

Ряды сверкающих окон равнодушно смотрели на меня. Никто не выглянул наружу. Дом был таким же тихим и безжизненным, как девушка из кордебалета во время утреннего подъема.

Я вышел из кустарника на площадку для прогулок. На его широком пустом просторе я чувствовал себя таким же заметным, как и человек, орущий «пожар!». На бетонированной стоянке не было машин, не было водителей, чтобы ухмыльнуться мне, не было чопорного царственного дворецкого, чтобы принять мою шляпу. Я собрался с духом, прошел на цыпочках по площадке для прогулок до беседки и заглянул внутрь.

Она сидела в своем инвалидном кресле, одетая в голубое кимоно и стеганые тапочки, украшенные страусиными перьями, с подносом на коленях. Жуя поджаренный хлеб с маслом, девушка отрешенно смотрела перед собой, выражение ее лица было типичным для человека, который на длительный срок оставлен наедине с собой и который считает, что вокруг нет ни души.

Моя тень упала ей на ноги. Сразу глаз она не подняла. Выражение ее лица изменилось — оно стало настороженным, аккуратно накрашенные губы сжались, и она отложила румяный кусочек хлеба. Затем, не двигая головой, она подняла веки, и ее глаза повернулись в моем направлении.

— Привет, — сказал я, снимая шляпу. — Мое имя Маллой. Помнишь меня?

— Что вы здесь делаете? — требовательно спросила она и приподнялась, натянутая как струна у скрипки. Ее карие глаза сверкали злобой.

— Я заглянул повидаться с твоим отцом, — ответил я, опираясь на дверной косяк, откуда я мог видеть площадку для прогулок, со стороны которой должно было прибежать подкрепление. — Он где-то поблизости?

— Миллс впустил вас? — спросила она.

Было удивительно, насколько холодными были глаза у этой девочки.

— Миллс — это светловолосый мальчик, стоящий у главного входа? Тот, который с красивыми пуговицами?

Ее губы сжались, на ее худых, бледных щеках появились два красных пятна.

— Как вы сюда попали? — сердито потребовала она ответа.

— Я перелез через стену. И послушай, давай не будем тратить прекрасное утро на то, чтобы сердиться друг на друга. Я хочу увидеться с твоим отцом.

— Его здесь нет. Вы уйдете или нет?

— Тогда, возможно, я могу поговорить с миссис Серф?

— Ее здесь тоже нет.

— Это очень плохо. У меня есть ее бриллиантовое ожерелье.

Ложка, с которой она играла, со звоном упала на блюдце. Я увидел, как она сжала кулаки.

— Уйдите же, пожалуйста! — повысила она голос.

— Но я хочу вернуть ожерелье. Оно дорого стоит. Ты не можешь мне сказать, где я могу найти его хозяйку?

— Я не знаю и мне наплевать! — выкрикнула она и указала трясущимся пальцем на основной вход. — Теперь убирайтесь или вас выкинут!

— Я не хочу надоедать тебе, — произнес я, — но это намного серьезнее, чем ты можешь себе представить. Твой отец нанял женщину-оперативника, работавшую на меня, чтобы следить за миссис Серф. Пока она наблюдала за миссис Серф, она была убита. Ожерелье миссис Серф было найдено в комнате девушки.

Она внезапно повернулась так, чтобы я не мог видеть ее лица, дотянулась до сумочки, пошарила в ней и извлекла портсигар и зажигалку. Она закурила сигарету, отвернувшись от меня, рука ее при этом заметно дрожала.

— Я не заинтересована в делах миссис Серф, — сказала она более тихим и подавленным голосом. — Я уже сказала вам — убирайтесь.

— Я думал, тебе, возможно, будет интересно знать, что полиция не обнаружила ожерелья, — обронил я. — Если бы ты сказала мне, где я могу найти миссис Серф, я бы с удовольствием освободил ее от этой головной боли.

Она резко подняла глаза, ее лицо было таким выразительным и белым, как свежевыстиранная простыня. Она начала было говорить что-то, затем остановилась, ее глаза сузились — она выглядела словно кошка, заметившая движение и почуявшая мышку. Я развернулся на каблуках.

Светловолосый мальчик Миллс стоял в нескольких ярдах правее и позади меня, его кулаки, затянутые в черные перчатки, покоились на его стройных бедрах. Он выглядел слегка удивленным.

— Вот ты где, приятель, — произнес он. — Я думал, что сказал тебе исчезнуть.