Ричард Пратер - Свидетелей не оставлять!

— А я продолжаю требовать, чтобы вы оставили в покое моих друзей и соратников-траммелитов! — заорал Траммел. — Я не позволю вам их беспокоить, тревожить и разговаривать с ними! Это прекрасные, порядочные мужчины и женщины, и я не допущу, чтобы вы с вашими отвратительными моральными устоями и грязными мыслями...

— Ах ты, липкий негодяй! — наклонился я вперед и, опираясь на стол руками, так вперил взгляд во «Всемогущего», что он слегка отшатнулся. — Еще одно слово, и я вгоню твои зубы в твой желудок! — Он явно хотел что-то сказать, но я не дал ему такой возможности, нападая: — Это у меня-то грязные мысли? Да это ты и твои безмозглые «наставники» по уши в грязи и грязных деньгах, которыми эти ваши слепые траммелиты вас осыпают!

С усилием я заставил себя остановиться. Все равно, что бы еще ни сказал, эффективнее и умнее только что высказанного уже не получится.

Теперь «наставники» встали. Лица их были возбуждены, они размахивали руками. Только восьмой человек продолжал сидеть и почти счастливо скалиться, глядя на меня. Он явно развлекался. Но остальные отнюдь не развлекались.

Траммел брызгал слюной. Низенький, плотный тип с лицом, напоминавшим яичницу с ветчиной, — с большими желтоватыми глазами и розовыми щеками, — все время почему-то подпрыгивал. Эндрюс, с маленькими усиками, грозила пальцем и кричала:

— Люди, подобные вам, заставляют нас бороться с грехом!

Я позволил ей выкричаться и повернулся, чтобы уйти.

Траммел заорал:

— Погоди минуту, ты, животное! Мы не позволим...

— Заткнись! — До этого момента я собирался уйти тихо, но теперь повернулся к нему лицом. — И прекрати говорить, что ты мне позволишь и что потребуешь!

— Ты что, не слышал, что я сказал? — вопил Всемогущий.

— Если спрашиваешь, то, наверное, тоже не слышал, что я сказал. Я вас всех уничтожу, если мне представится для этого хоть малейшая возможность!

Угроза неожиданно подействовала — наступила тишина. Никто не произнес ни слова, даже не раскрывал рта. Лицо человека, казавшегося мне знакомым, все еще сохраняло улыбку. Я повернулся и начал спускаться со сцены.

Когда уже подошел к выходу из шатра, Траммел крикнул мне вслед сдавленным голосом:

— Вы совершаете большую ошибку, разговаривая с нами в таком тоне, Скотт!

Продолжая идти, я оглянулся через плечо:

— Конечно. Кстати, вы нашли вашу порнографическую библиотеку, Траммел?

Он не ответил, а я вышел.

Я принимал душ, когда зазвонил дверной колокольчик. Обернув бедра полотенцем, я опрокинул стакан бурбона с водой, который стоял на раковине, и пошлепал к входной двери.

Время перевалило за семь вечера, однако пожар, вызванный во мне Траммелом и его «наставниками», еще не утих. После встречи с ними я пообщался еще с несколькими людьми, сделал более пятидесяти телефонных звонков, объехал половину города — и все без малейшего намека на след, который мог бы привести к Фелисити. Проверка заняла весь день, а теперь, когда, наконец, появилась возможность расслабиться и отдохнуть, мысли о стычке с Траммелом и беспокойство о пропавшей девочке не давали покоя.

Я не понимал, каким образом она могла так бесследно исчезнуть. И чем больше проходило времени, тем больше волновался. Даже подумал, что она принадлежит к тому типу людей, которые если уж попадают в какую-нибудь историю, то влипают в нее основательно. В моей практике было немало подобных случаев, когда молодые люди, всю жизнь оберегаемые и совершенно не осведомленные относительно собственных эмоций и эмоций других людей, не умеющие управлять своими чувствами, только начинающими в них пробуждаться, оказывались в таком положении, что им приходилось пережить боль, иногда очень серьезную, лишь потому, что они не знали, как поступить.

Таковы были мои мысли о Фелисити в течение нескольких последних минут. Колокольчик снова зазвонил, я открыл дверь и чуть не произнес: «Ой-ой-ой!»

На пороге стояла женщина. Это была куколка, красотка, выглядевшая на двадцать один год, хотя на самом деле двадцать один год, скорее всего, ей исполнился давно. Она была высокой и прелестной, в белой блузке с таким глубоким вырезом, что казалось, выдумала его просто ради шутки.

Она улыбнулась полными красными губами, которые, несомненно, чаще говорили «да», чем «нет», а я неуклюже потоптался и пробормотал:

— Входите, входите. Привет! Привет, мисс... Мисс?

— Мисс Перрайн.

Она внесла с собой тонкий аромат духов. У нее были коротко подстриженные белокурые волосы и тихий хрипловатый голос, которым, когда я закрывал дверь, произнесла: