Ричард Пратер - Будет револьвер — будем путешествовать (сборник)

Я почувствовал, что ее дыхание участилось от моих ласковых прикосновений. Она провела языком по нижней губке.

— Спасибо, — сказала она. — Это хорошо с вашей стороны, только неправда.

— Это правда.

При других обстоятельствах я бы, возможно, не ушел бы от нее раньше утра. Но я ушел. Прежде, чем закрыть дверь, она улыбнулась мне и сказала:

— Спасибо. Может быть... может быть, это и правда.

Я усмехнулся и сказал:

— Держу пари, что да, — и нетвердыми шагами вышел из клуба.

В два часа ночи я сдался и вернулся в свой номер в Дель Прадо. Я не узнал ничего нового сверх того, что рассказала мне Хатита, и к двум часам я чувствовал себя как вареная сосиска. Я лег в постель.

Наутро встать с постели и одеться означало полчаса невыносимой боли. Если вчера мне было достаточно плохо, то теперь мышцы как будто окостенели, и каждое движение было пыткой. Казалось, к моим двумстам фунтов прибавилось еще столько же фунтов боли к ненависти. Но ненависть была сильнее боли.

Еще полчаса я ходил по комнате, разрабатывая руки, сгибаясь и осторожно выпрямляясь, пока не почувствовал себя лучше. Потом я позавтракал и вновь вышел на охоту. Я знал, что если уж ничего не выйдет, я смогу выследить тех, кто мне нужен, на ипподроме, но до субботы там ничего не будет. Я снова пролистал все телефонные книги — никакой Хэммонд в них не значился.

В пять часов дня я вышел из бара на улице Букарели. Этот бар, как я слышал, был излюбленным местом для Келли, и я надеялся получить какую-нибудь информацию. Все, что я получил в ответ, были только пустые, непонимающие взгляды. И все же я нашел Келли — и Рата тоже.

Когда я вышел из бара, они поджидали меня в своей большой машине, двузначный номер которой недвусмысленно предупреждал, что этот автомобиль — особо важного назначения, и ему должка быть обеспечена зеленая улица. За рулем сидел Келли, а Рат стоял возле машины, прислонясь к дверце. Увидев меня, он пошел мне навстречу.

На улице было людно, но гнев, ярость и ненависть так кипели во мне, что я готов был броситься на него.

Он резко сказал:

— Стойте. Хотите, чтобы девушкам досталось?

Это меня остановило.

— Что вы хотите этим сказать, вы, грязная...

— Осторожнее, — произнес он. Мне не нравился его небрежный, самоуверенный тон. Я знал, что способен переломить ему хребет, но он сказал: — Мы же говорили, Скотт, убирайтесь отсюда. У вас просто никакого соображения! Так вот, слушайте. В семь часов вылетает самолет. Вы на него сядете. Вы же не хотите, чтобы с девочками что-то случилось?

— С какими девочками?

— С Вирой. И с Еленой Эйджен. Вам вроде как нравится лицо Елены и все прочее. Ведь так, Скотт? Она ведь настоящая девушка. Стыд и срам, если с ней что-нибудь случится! А ведь случится, Скотт, если вы не исчезнете, да побыстрее.

Мне так хотелось наложить руки на этого гада, что я ни о чем больше не мог думать, но тут до меня вдруг дошел смысл его слов. А когда понял, я стал остывать. Сердце тяжело билось у меня в груди, но я отчетливо понял, что прижат к стенке. Если я стану продолжать свои розыски, Вире и Елене грозит опасность, даже смерть. От мысли, что хотя бы к одной из них могут прикоснуться грязные руки Рата, меня замутило.

Рат продолжал:

— Улетите сегодня вечером, и мы их не тронем. — Он покрутил головой. — Жаль, конечно, что не придется пообщаться с этой Еленой.

Я схватил его и рывком притянул к себе.

— Ты, мерзкий негодяй!

Он сглотнул, но сказал:

— Ей-богу, они получат! Отпустите! Отпустите меня. Наверняка они получат!

— Ладно, я улечу. Но если вы коснетесь хоть пальцем одной из них, я вас убью.

Он усмехнулся.

— Только в семь. Кто-то будет в аэропорту, чтобы убедиться, что вы улетучились.

Затем он сел в машину, и они уехали. Я вернулся в бар, взял трубку и шуганул бармена, подползшего было поближе к телефону. Мне пришло в голову, что Рат едва ли бы вел себя так нагло, если бы одна из девушек, или даже обе, не были уже в его руках.

У Елены телефона не было, но я позвонил матери Виры, попросил Виру к телефону и удостоверился, что с ней все в порядке. Я велел ей одной не выходить из дому, потом повесил трубку, схватил такси и велел водителю жать изо всех сил. Беспокойство и тревога все больше овладевали мной, я представлял себе лицо Елены, ее темные глаза, и почти ощущал ласковое прикосновение ее пальцев и прохладу ее губ.

Мы подъехали к дому, где она снимала квартиру, и я взбежал по лестнице и постучал в ее дверь. Она оказалась незапертой и сразу распахнулась. В квартире никого не было. Перед дверью в передней лежала голубая кожаная туфелька. Ее пары нигде не было видно. Я не обнаружил никаких следов борьбы, но в спальне я нашел ее одежду, аккуратно сложенную на стуле. Дверь в ванную была открыта, и я вошел. Пол вокруг душа был мокрый, а с вешалки свисало мокрое полотенце.