Роберт Паркер - Кэсткиллский орел

— Я сообщу мистеру Диксону о вашем приходе, — сказал азиат так, словно мои посещения этого дома были регулярными. А ведь в последний раз я был здесь в семьдесят шестом.

— Благодарю.

Он отсутствовал секунд девяносто, затем снова объявился и сказал:

— Сюда, пожалуйста.

На сей раз меня провели не на террасу, как раньше, а в рабочий кабинет, или в библиотеку, или в офис — в общем, не знаю, как это называют люди с диксоновскими доходами. Книжные шкафы, обитая кожей мебель, восточные ковры, огромный резной стол красного дерева, на котором стояли телефон и банковская лампа под зеленым абажуром. За столом в инвалидном кресле сидел сам Диксон.

— Приятно снова с вами увидеться, — сказал он, когда я вошел.

Азиат бесшумно удалился.

— Сэр, мне нужна помощь.

Диксон кивком головы указал мне на одно из обитых кожей кресел:

— Присаживайтесь.

— Боюсь, могу в нем заблудиться, — сказал я. — Мне случалось жить в домах поменьше этого кресла.

— Как угодно, — кивнул он. — Что нужно?

Выглядел Диксон получше, чем восемь лет назад. Лицо поспокойнее, в глазах поменьше ярости, побольше жизни. Но массивный торс все так же громоздился над креслом-каталкой — грозно, неколебимо. Взрыв в Лондоне отнял у него семью и ноги.

— Деньги, — сказал я. — Много.

Диксон кивнул. Волосы здорово поседели со времени нашего последнего рандеву.

— Запросто, — промолвил он. — Этого добра у меня больше, чем нужно.

— Лучше будет вам не знать, на какие нужды они пойдут, — отозвался я.

— Меня это не касается, — заметил Диксон. — Когда не о чем больше заботиться, заботишься о себе — или по крайней мере пытаешься. Тебя начинают волновать другие проблемы. Данное когда-то слово, например.

— Да, сэр, — согласился я.

— Я когда-то сказал, что, если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, вы ее получите. Вы и тот негр.

— Да, сэр, это было в Монреале.

— Негр все еще жив? — спросил он.

— Да, сэр, он тоже замешан. Деньги требуются нам обоим.

— Сколько?

— Десять тысяч долларов.

Диксон спросил:

— Выпьете?

Вошел азиат. Он вытащил из шкафчика поднос и поставил на стол перед Диксоном. На подносе высился графин из резного стекла и два стакана под бренди.

— Разумеется, — сказал я.

Азиат налил два стакана бренди и подал один мне, второй Диксону, а графин поставил на поднос.

— Лин, — сказал Диксон. — Мне нужно десять тысяч долларов в... — он взглянул на меня: — мелких купюрах?

— Десятками, двадцатками и сотнями, — уточнил я.

Диксон кивнул Лину:

— Можешь идти.

Лин вышел. Мы с Диксоном выпили бренди.

— Я не смогу вернуть их вам, сэр, — произнес я.

— У вас может и не быть такой возможности, — сказал Диксон. — Я не жду от вас возврата этих денег.

Мы выпили еще.

— Как ваши дела, сэр? — спросил я.

— Получше, — сказал он. — Время лечит. И, — он сделал еще глоток бренди и почти что улыбнулся, — я снова женат.

— Мои поздравления, — сказал я. — Приятно это слышать.

— Жизнь идет своим чередом. А как у вас?

— Довольно сложно в последнее время, но... — Я пожал плечами. — Сложность должна вот-вот упроститься. Я, по крайней мере, на это надеюсь.

Диксон поднял графин и махнул им в мою сторону. Я подошел к столу, и он подлил мне бренди. Затем налил и себе, закрыл графин пробкой.

Мы выпили.

— Вероятно, я не увижу вас до тех пор, пока вам снова не понадобятся десять тысяч долларов, — сказал Диксон по-прежнему с полуулыбкой.

— Вполне возможно, сэр, — сказал я. — Я не очень общителен.

Диксон сказал:

— Человек с подобным количеством денег привыкает к тому, что люди поддерживают с ним отношения только на тот случай, если им вдруг понадобятся десять тысяч. Поэтому приятно видеть человека, который не лицемерит.

— Верю вам на слово, сэр.

— Так все говорят. Но вы, похоже, и в самом деле верите. Надеюсь, вы не каждому верите на слово.

— Нет, сэр, не каждому. И не каждой. Только тем, кому можно верить.

— Как же вы различаете, кому можно верить, а кому нельзя? — спросил Диксон.

Я постучал пальцем по лбу:

— С помощью могучего интеллекта.

— Или удачи, — предположил Диксон.

— Она не мешает, — сказал я.

Солнце заглянуло в комнату справа. Оно садилось, и в том месте, где лучи падали на край ковра, краски его переливались. Мы беззвучно потягивали бренди. В доме было тихо. Он был настолько огромен, что казался бы тихим даже тогда, когда кому-нибудь в голову пришла бы мысль построить в соседнем крыле атомную подводную лодку.