Ричард Старк - Похищение черного льда

Джок Дааск, сын богатого африканского плантатора, воспитывался в сознании того, что все вокруг принадлежит его отцу, и когда-нибудь будет принадлежать ему. В юности его друзьями были дети таких же белых землевладельцев, и они уже тогда, по-видимому, сознавали странную противоречивость своей судьбы, состоящую в том, что они представляют собой правящий класс и в то же время являются чужеземцами. Что ж, за все приходится платить, и это было не такой уж чрезмерной платой.

Но так было до независимости. Дхаба избежала тех ужасных родовых мук, которые сопровождали появление многих африканских государств, но даже там, где этот процесс прошел относительно спокойно, один факт оставался непреложным — белый правящий класс должен был уйти.

Дааск в это время заканчивал аспирантуру в лондонском университете и узнал о событиях в Дхабе только тогда, когда отец позвонил ему из лондонского аэропорта и попросил приехать за ним. У них отобрали землю, правда, сделали это не размахивающие копьями людоеды, а чиновники-бюрократы, вежливые господа с холодными улыбками и пустыми глазами.

Все больше бывших колонистов прибывало в Лондон и другие места Европы. И тогда у таких людей, как Аарон Мартен, а его Дааск знал с детства, возникла идея реванша: они были готовы любыми средствами вернуть отнятое у них богатство. Эту идею поддержали также и такие люди, как потерпевший поражение на выборах кандидат в президенты генерал Энфер Гома, который хотел бы при поддержке Аарона Мартена и ему подобных взойти на престол, чтобы вести необременительную жизнь номинального главы государства.

Они могли бы совершить это. Дхаба не имеет никакого стратегического значения, там нет ни минералов, ни рек — другими словами, ничего такого, из-за чего могли бы вмешаться европейские государства. А у соседних африканских стран полно своих собственных проблем, и единственное, что они могли бы сделать, — это пожаловаться в ООН. Но чтобы совершить переворот, нужны деньги. Нынешний президент, полковник Джозеф Любуди, настолько погряз в коррупции, что народные массы приветствовали бы даже генерала Гому, во всяком случае, особенного сопротивления они бы ему не оказали.

Но все это невозможно осуществить без денег. А откуда их взять? Прежние землевладельцы потеряли практически все. У генерала Гомы своих денег нет, и никто из денежных воротил его не поддержит. Где же все-таки их достать? И тут возникла идея.

В самой Дхабе. У полковника Любуди. У зятя полковника Патрика Каземпы.

Дааск снова посмотрел на Клер, съедавшую уже третью тарелку. Если бы он был Паркер, а Клер была бы его женщиной, он, не колеблясь ни минуты, отдал бы за нее и Гонора, и его бриллианты. Паркер будет сотрудничать, Дааск был в этом уверен.

Она почувствовала его взгляд и перестала есть.

— Я больше не хочу, — сказала она мрачно, отодвигая от себя тарелку.

— Вы, должно быть, еще голодны, — ответил он, стараясь говорить мягко и Дружелюбно. Понимая, что это глупо с его стороны, он все-таки не хотел, чтобы она испытывала к нему неприязнь.

И на самом деле, разве может она этим насытиться. Ведь она не ела со вчерашнего дня, с семи часов вечера, с того самого Ужина в отеле, а сейчас уже скоро полночь. Двадцать девять часов без единой крошки во рту. Боб настаивал, чтобы ей вообще не давали есть, пока она сама не попросит, и поэтому днем он принес ей только аспирин и воду. Когда же наконец она постучала в дверь и попросила принести что-нибудь, было ясно, что только голод вынудил ее сделать это.

Но что-то в выражении его глаз заставило ее снова забыть о голоде.

— Больше не хочу, — сказала она и сжала себя руками так, словно ее бил озноб, а ведь на кухне было тепло.

Боб Квилп сидел сейчас в гостиной и ждал телефонного звонка от Аарона, который наверняка сообщит, что Паркер готов сотрудничать и что все будет хорошо. Всем своим нутром Дааск ощущал тесноту этой кухни и присутствие рядом с собой этой женщины, к которой испытывал смутное, но настойчивое сексуальное влечение. Он не мог от этого отделаться, и хотя не собирался ничего предпринимать, царящая на кухне атмосфера какой-то недосказанности была ему приятна, и ему хотелось ее продлить.

— Стакан молока, — спросил он, — не хотите ли?

— Я хочу подняться, — ответила она и встала.

Дааск ощутил внезапное раздражение. Неужели она не чувствует, что между ними что-то возникло? Не понимает, каким мог бы он быть, и как ей повезло, что он оказался таким благородным? Он хотел сказать ей об этом, но не мог найти слов, которые не прозвучали бы в данный момент глупо. Или угрожающе.