Владимир Колычев - Любовница авторитета

– Нам бы машину поставить.

Шершень скривил губы в язвительной улыбке. Сначала Конюх сам к нему во двор втерся, теперь вот машину пристроить некуда. Но никуда не деться от старого друга.

– Давай, – проговорил он.

Лютого Шершень знал: водку с ним в кабаке пил, а за Репня пришлось сказать слово. Мол, нормальный пацан, все такое…

Репень и Лютый загнали во двор свой «Ланд Крузер», потеснив машину Шершня – не первой молодости «А-четвертый» «Ауди». Конюх направился в дом, увлекая их за собой. Последним зашел Шершень.

В доме у Шершня было довольно уютно, мебель хоть и старая, но добротная. На кухне гарнитур, в зале стенка, плазменный телевизор на тумбочке. Обои свежие, полы недавно покрашенные… В общем, все в цвет.

– Не хило ты здесь устроился, – осмотрев зал, сказал Конюх.

Ноги сами понесли его к дивану. Сейчас бы на боковую завалиться, но Шершень взглядом показал наверх. Он провел Конюха на второй этаж, показал комнату, которая должна была стать его спальней. Там и приставил нож к горлу, перед этим закрыв на замок дверь.

– Как узнал, где я живу? – зло спросил он.

– Так это, пацаны тебя выпасли.

– Зачем?

– Ну, чисто намастыриться. Они у меня терпил выпасают, мы их потом на гоп-стоп ставим. В этом деле тренировка нужна…

– Мне тоже. Давно кровь никому не пускал. Навык теряю, поможешь?

Конюх почувствовал, как нож сдвинулся в сторону, острием вспарывая кожу. Леденящий холод растекся по животу, по ногам слился в пятки. Убить Шершня, как плюнуть, и Конюх это хорошо знал.

– А если менты за нами сейчас подвалят? Спалиться хочешь?

– Ты меня ментами не пугай. – Шершень презрительно ухмыльнулся, но хватку ослабил.

– Не пугаю. И сам не боюсь. Чистые мы.

– А чего тогда бегаешь?

– А пацаны со мной были, на которых сторожок. Разошлись наши дорожки. Они теперь сами по себе. А мы чистые, нас не ищут…

– Кто знает, кто знает, – задумчиво проговорил Шершень.

– Ты не бойся, если что, я против тебя слова не скажу. Ты не при делах.

– Так я и не сомневаюсь.

Шершень резко повел в сторону рукой, и нож с глухим стуком вонзился в деревянную дверь. Конюх невольно вздрогнул. Если Шершень хотел произвести на него впечатление, ему это удалось.

– Ну, здорово, братан!

Благодушно улыбаясь, Шершень распахнул объятия. Конюх облегчено вздохнул, по-братски с ним обнимаясь. Наконец-то он почувствовал себя на равных с ним. Но чувство это, возможно, обманчивое…

«Скорая помощь» опередила следственно-оперативную группу и увезла потерпевшего еще до того, как Одинцов прибыл к месту преступления. В подъезде блочной десятиэтажки было гулко и душно. Пахло свежей краской. Ремонт здесь недавно сделали, площадку перед лифтом плиткой застелили, стены побелили. Плитка светло-серого цвета, на ней хорошо видна была лужа крови.

– Здесь он лежал, на спине. Соседи думали, что покойник, а я пульс нащупал, «Скорую» вызвал.

Старший лейтенант Зорин ожесточенно скреб щеку. Кто-то от волнения ногти начинает грызть, а кого-то на чесотку пробивает. Зорин в патрульно-постовой службе уже давно, Одинцов одно время с ним в одном экипаже работал. Казалось бы, Яша столько крови на своем веку увидел, а нет, разволновался мужик, разнервничался. А ведь он далеко не трус, уж кто-кто, а Максим точно это знал. Просто натура впечатлительная.

Как бы ни волновался Зорин, он свое дело знал. И еще до прибытия группы мелком вычертил на полу силуэт потерпевшего, создал, так сказать, картинку.

– Врач сказал, перелом основания черепа, – сказал Зорин. – Голову проломили, чем, непонятно. Может, арматуриной. Я тут походил, посмотрел, не было ничего такого.

– Документы при потерпевшем были? – вежливо спросил следователь Мирошкин.

Культурный он мужчина, вежливый, начитанный, эрудированный, в театры ходит, музеи посещает, но его внешность вряд ли соответствовала внутреннему содержанию. Простецкое лицо, крупные, невнятные черты лица, блеклые глаза, нос картошкой. И волосы вихрятся, как их ни укладывай. Уж лучше бы налысо побрился.

Глядя на эти белобрысые вихры, Одинцов невольно провел рукой по своей лысине.

– Да нет, не было ничего.

– Ключи от машины?

– Ничего не было. Непонятно, кто он такой. И карманы вывернуты. Ограбили его… Даже часы сняли. Ну, если они были. А должны были быть! Костюм дорогой. Я в них, в этих костюмах, особенно не разбираюсь, но точно дорогой… Рубашка шелковая… Точно шелковая… – Зорин, казалось, разговаривал сам с собой. – Женщины тут подходили, я спросил, может, они его знают. Не знают.