Магистраль наискось пересекала лабиринт железнодорожных запасных путей, мастерских и складов, сменявшихся жилыми кварталами окраины, где густонаселенные дома и дворы были втиснуты, как живая губка, между шоссе и железной дорогой. Падилья свернул на развязке и проехал под шоссе между бетонными столбами, от которых веяло такой же древностью и заброшенностью, как от арок Колизея. Где-то впереди зверем в джунглях взвыла сирена. Вой перешел в животный стон и замер.
— Черт, до чего же я ненавижу их! — сказал Падилья. — Двадцать лет чуть не каждую ночь — сирена, сирена, сирена. Собственно, я постарался выбраться отсюда в первую очередь из-за них.
Но Мануэль Донато не выбрался и жил в белом дощатом домике, который выделялся среди окружающих. Прямоугольник газона за штакетником был зеленым, ухоженным, и его обрамляла живая изгородь из олеандров, усыпанных белыми цветами. Крыльцо освещал фонарь. Падилья постучал в дверь.
В соседнем дворе припозднившиеся мальчики и девочки еще похихикивали, играя в свои игры за темной Стеной олеандров. Один из мальчиков крикнул:
— Донато дома нету.
— Он еще в городе? — спросил Падилья.
— Вроде бы. — Мальчик подошел к штакетнику. Облаченный во флюоресцирующую рубашку торс, казалось, чудесным образом висел в воздухе сам по себе, но тут я увидел белки его глаз, отражавшие свет. — А вы полиция?
— Мы друзья Мануэля Донато, — ответил Падилья.
— Может, он в участке. Недавно явился легавый, и Мануэль уехал с ним. Попался на чем-то?
— Надеюсь, что нет, — ответил Падилья.
— Я потому спросил, что он вроде бы плакал.
— И плакал, — сказала девочка из темноты. — Так плакал, что мне его жалко стало.
Дежурный сержант в участке объяснил нам причину этих слез. Гэс, брат Мануэля, лежал в морге. Его застрелил Пайк Гранада.
— Взял да и застрелил? — спросил Падилья.
Дежурный задумчиво посмотрел на него и перевел взгляд на меня.
— Вы представляете семью, мистер Гуннарсон?
Я пропустил вопрос мимо ушей.
— Когда это случилось?
— Около часа назад. Передано было не через меня, — сообщил он с сожалением. — Пайк уже сменился. И тут ему сообщили, где прячется Гэс. А он молодой и горячий.
— Кто сообщил?
— Спросите у него. Он там в общей комнате составляет предварительный рапорт. Скорее всего, он вам ничего не скажет, но пойдите спросите.
Общая комната была погружена в сумрак; только лампа на столе Гранады отбрасывала круг света. Он бил двумя пальцами по пишущей машинке, но ее стук замер, едва мы вошли. Он поднял голову — с трудом, будто она была вылита из бронзы.
— Насколько я понял, вы застрелили Гэса Донато.
— Так он же схватился за пистолет.
— Жаль, что вы заткнули ему рот. Он мог бы рассказать много полезного.
— Вот и Уиллс то же самое твердил. Совсем мне плешь проел. Так уж вы не продолжайте, мистер Гуннарсон. — Он прищурился на Падилью. — А кто ваш приятель?
— Вы меня знаете, — сказал Падилья. — Я одно время работал в баре «Розариты».
— А-а! Тони. Все еще в городе работаешь?
— В клубе «Предгорья», — произнес Падилья официальным голосом.
Между ними ощущалась какая-то натянутость.
— А где вы отыскали Донато? — спросил я.
— На заброшенном заводе, где прежде делали лед. У путей. Очень подходящее место, чтобы прятаться вместе с «пикапом». Вот я и вычислил, что он там.
— С удивительной точностью.
— Ну, мне немножко помогли. Птичка мне спела, что «пикап» видели. А я сам живу там. Порыскал немного и поймал его, когда он выгружал барахло из машины.
— Какое барахло?
— Награбленное. Камеры, меха, платья. Бродмен, видимо, хранил их у себя в подвале. Гэс его из-за них и прикончил.
— А вы прикончили Донато.
— Выбор был — я или он. (В свете лампы под зеленым абажуром лицо Гранады приняло зеленоватый оттенок, глаза стали золотыми). А вас вроде больше бы устроило, чтобы это был я. Мне медали не нужны, но я в одиночку вышел против убийцы-профессионала, когда мне положено было отдыхать.
— Его жена утверждает, что он не убийца.
— Еще бы! Она утверждала, что он ни в чем не виноват, всякий раз, когда его арестовывали, — раз пять, если не все шесть. Он никогда ничего дурного не делал, начиная с торговли наркотиками в школьном дворе и кончая вооруженным грабежом. А теперь вот он и не убивал никого.
— Не убивал и сам убит.
Гранада вздернул голову, и глаза его блеснули, как два золотых.
— Неужто вы ей верите, черт подери? Она за это время совсем изовралась.
Читать дальше