Валерий Хазин - Прямой эфир

А может быть, не было этого и говорила только она – так приблизительно:

«Помнишь, ты писал мне в Москву, что я должна забыть твое имя, как будто ты умер или уехал в эмиграцию? И вот – стоило мне вспомнить о тебе пару лет назад – и теперь ты здесь, среди пальм и сосен… Не верится. Тебе, наверное, тоже… Хотя нет, не пару лет – больше. Тогда, после той казанской истории, я как-то перепугалась и решила намекнуть ему: вот человек, необычный писатель, и хорошо было бы выдернуть его из России, спасти…Ну, просто сделать еще что-то настоящее, потому что ведь чувствовалось, что затопчут или явятся в конце концов какие-нибудь Гулкин и Закоулкин… Он тогда промолчал или сделал вид – как всегда… Странно, и ведь не скажешь – муж… Нелепое слово. Тем более здесь… Ему тут, видишь ли, принадлежит чуть ли не половина побережья: и этот поселок на горе в Ораховце, и какие-то заводы на паях с компаньонами, не знаю… Но в основном кофейная империя, хотя не очень-то я погружаюсь… Конечно, ничего твоего он не читал, но имя слышал… то есть литературное, псевдоним. Он вообще интересуется и следит за новостями… А тогда промолчал… Про нас ничего не знал, разумеется: слишком давно, другие имена, другая жизнь… Но разговор, похоже, не забыл. И вот когда неожиданно умер здесь Иосиф Кан, Бариста, – видимо, подумал о замене и вспомнил, и пазл в голове у него сложился… Мне ничего не сказал, естественно. Только потом – любит сюрпризы. А радио для него – что-то вроде любимой игрушки. Иосифа он очень ценил, иногда приглашал погостить на Кипр. Я его не встречала, правда, но пару раз слышала в эфире. Удивительный голос. Его тут любили. Говорят, он даже выучил сербский и давал публичные лекции по истории Балкан прямо-таки с черногорским распевом: собирал целые залы во дворце Гргурина или в центре Джурковича в старом городе…

И теперь, как я поняла, ты будешь Бариста… Хорошо. Твоим переездом занимался Джан, наверное? Он давно с нами, надежный, очень опытный, связи… Конечно, это не имя, а фальшивка какая-то, но бояться его не нужно, несмотря на внешность, – даже наоборот. Думаю, они все устроили, как полагается, comme il faut – правда?… А поездку сюда, участие в этом фестивале придумать было нетрудно: женское любопытство и прочее… Я рада, что ты здесь… в безопасности. Отдохнешь, со временем поездишь, наконец… Может, начнешь писать… снова… Да и здесь очень красиво, есть что посмотреть – не соскучишься… Слава богу, уже не Россия, еще не Европа…»

«Слава богу – что? Уже или еще?»

«И то и другое…»

Эти слова, уверяют нас, произносились на пороге, уже при прощании, когда она даже как будто приподняла и протянула Дану руку – для рукопожатия ли или для поцелуя… Однако ладонь ее – напоминают щепетильные – так и застыла в полуобороте неловком, и только безымянный палец дрогнул в воздухе, а слова прозвучали совсем иные:

«Ты об этом не думал, конечно… Но тебе, пожалуй, надо обновить гардероб, хотя бы немного. Я договорюсь. Вот карточка. Через пару дней позвонит Алия из Триеста: обговори с ней время, когда будет удобно. Она сама приедет, все приведет в порядок и подберет что нужно. Сама и закупит, и привезет потом. Только не отказывайся, пожалуйста… Ты ведь не поедешь по магазинам, да здесь и некуда… И не пытайся платить – она все равно не возьмет. Просто отдай карточку. И не забывай, что все же лучше быть осторожным, понимаешь? Никто и никогда не должен здесь слышать твое имя – ни литературное, ни то, прежнее…»

«А я, – будто бы отвечал Дан, – все мучился бессонницей, все гадал, кого благодарить за адриатические ночи, какого ангела поминать? А это – ты…»

Но и тут все небесспорно. Не то, не то – поправляют некоторые – было последним словом, хотя оно тоже было об именах: якобы та, кого вскоре ожидала роль Гризельды, обернувшись, сказала:

«Все хотела тебя спросить… Теперь уже можно, наверное… Кто была эта твоя Мириам? Кого ты укрывал этим именем?»

«А ведь и она, – якобы ответил он, помолчав, – все допытывалась, кто такая Мария? Но вы обе ошибались…»

Но теперь, конечно, никто и ни за что не мог бы поручиться.

Зато мы знаем, что следующие два дня Дана взял в оборот DJDJ: навигация по сайтам, кофейные порталы, читка у микрофона и без, хронометраж, магнитные пропуска.

Опробованный на языке сербо-русско-американский коктейль, несколько звенящих капель итальянского.

Обед в «Сан-Джованни» или «Портобелло», обязательный «Горький лист» и кофе, вечером – виски, разумеется.