Андрей Троицкий - Кукловод

Рогожкин поднял шпингалеты, растворил обе створки окна, поставил гирю на подоконник. Приподняв ее, вытянул руки вперед и разжал пальцы. Рогожкин проводил гирю долгим прощальным взглядом.

Гиря летела вниз, как огромный круглый снаряд с ручкой, набирая ускорение. Через несколько секунд она врезалась в светящийся козырек над парадным входом в фирму «Меган». Далеко, на десятки метров разлетелись осколки стекла и пластмассы. Раздались чьи-то истошные крики. К месту происшествия уже сбегались первые зеваки. Из офиса высыпали служащие, спрашивая друг у друга, что случилось.

Рогожкин выскочил из подъезда, пробежал двор.

Через минуту он присоединился к толпе зевак у подъезда. Разрушения и вправду велики. Под ногами валялось битое стекло, разноцветные осколки пластмассы. Из стены торчали алюминиевые конструкции, скрюченные ударом гири и пришедшие в полную негодность.

Вывеска «Меганы» погасла. Искрила разорванная электропроводка. Мало того, что нет больше козырька над подъездом. Гиря расколола все три мраморные ступени, поднимавшиеся вверх к парадным дверям от тротуара.

Какой-то тип из охраны, склонясь над гирей вчитывался в надпись на ее зеленом боку. "Привет из фонда «Горизонт». Охранник подхватил гирю и побежал передавать привет начальству.

Рогожкин постоял еще пару минут и, довольный собой, с чувством выполненного долга, отправился в обратный путь.

Хмурое утро не обещало солнечного просвета. Зарядивший еще с ночи дождь, кажется, не собирался давать себе передышки, лишь сделался холоднее.

В последний день своего пребывания в Москве Василий Сергеевич Величко решил навестить старое кладбище в городской черте, отдать долг памяти покойной матери. Величко даже удивился самому себе. Странная идея его посетила – побывать на кладбище. Особенно, когда она приходит в голову человека в день его рождения.

Сколь же времени он здесь не появлялся? Лет пят шесть, может, больше. Забыл он тут все. Через полукруглые ворота в стене из красного кирпича он вошел на территорию кладбища, долго бродил среди старинных усыпальниц, построенных еще в ту пору, когда деда Величко не было на свете. Читал надписи на надгробьях, словно надеялся найти какие-то значительные, важные для себя слова.

Но эпитафии казались банальными и пресными. «Спи спокойно», «Мир праху твоему», «Покойся с миром», «Скорблю и помню» и всякая прочая муть и низкая туфта. Читать тошно.

Величко долго брел по асфальтовой аллее, разрисованной желтыми и бордовыми листьями. Над аллеей разрослись древние дубы, набирались сил молоденькие жиденькие клены, сорный подлесок. Величко шел, куда несли ноги. Дождевые капли срывались с мокрых листьев и, подхваченные сырым ветром, летели вниз. Народа вокруг никого. Впрочем, чего тут шататься живому человеку? С какой радости или по какому делу?

На кладбище давно не хоронили, делая редкие исключения для всяких важных шишек и членов их семейств. На самом деле Василий Сергеевич искал поворот к могиле матери. Вот, кажется, здесь.

Стоящая на круглом гранитном постаменте плачущая дева печально горбила каменную спину, уткнувшись в ладони миловидном личиком. Из спины девицы росли небольшие потемневшие от времени крылышки. Величко свернул направо, на тропинку, петлявшую среди могильных оград. Потом повернул налево. Вот она, могила матери.

Ограда местами поржавела. А внутри ограды нет никаких плачущих дев и гранитных стел. Только покосившийся железный крестик с едва различимой фамилий, датой рождения и смерти. И листьев нападало – целый желтый сугроб. Величко раскидал листья ногой, выровнял криво стоящий крест. Ничего, заведутся в кармане хоть какие-то деньги, придет сюда поправит загородку, покрасит ее. А пока – и так ладно.

Он вытащил из кармана плаща чекушку, ногтем большого пальца подковырнул пробку. Все-таки день рождения, пусть на душе будет немного веселее. Припав к горлышку, в три больших глотка опустошил содержимое пузырька. Вытащил из кармана кусок ставриды, завернутый в носовой платок.

– Да, мать, у меня сегодня день рождения, – сказал он вслух. – Сорок четыре годика брякнуло.

На пару минут он задумался: что было хорошего в его прожитой жизни, в этих сорока четырех годиках, которые брякнули именно сегодня, в будний серый день. Друзья? Мура это все. Друзей в природе не существует, их заменяют собутыльники. В прошлом – одни ошибки. А в будущем? Все те же ошибки, похожие на старые. Ни жены, ни детей. Хотя, если разобраться, жена и дети – тоже мура на машинном масле. Одни алименты с этими детьми и женами.