Она перевела дыхание, посмотрела на Сергея (интересно, правда?) и уже прежним тоном прилежной ученицы осторожно спросила:
— А верно говорят, что Ивана Никитича… — она задумалась, будто подыскивала слово, — отравили?..
— Откуда у вас такие сведения? — поразился Сергей.
— Да так, разное говорят…
В этом взрослом ребенке смешно перемешивались наивная, чувственная непосредственность, когда она чего-то боялась, когда ей очень хотелось что-то узнать, и заученная деловая солидность, когда она стремилась представиться хоть чуточку «своей» в этом научном институте, выражаясь чужим языком, слегка небрежно и назидательно.
— Сколько вам лет?
Девочка смутилась, покраснела.
— Мне?.. Восемнадцать… А что?
— Тогда с вами можно говорить серьезно. — Сергей заметил, как она расправила плечи, приподняла головку, чтобы выглядеть старше. — Допустим, что Ивана Никитича отравили… Кто же тогда этот человек? Как вы думаете?
— В институте никто бы не посмел… Иван Никитич такой хороший… Белые цветы мне дарил… Говорил: «Ангелу непорочному от старого греховодника». Да какой он греховодник! Все для других старался… Не мог никто из наших этого сделать… Я-то уж знаю…
Разговор начал двигаться по кругу.
— А вам ничего не напоминает слово «граф»? — спросил Сергей.
— Граф? Это так раньше называли знатных людей…
— Спасибо вам, — сказал Сергей, — Подскажите, пожалуйста, где мне найти профессора Алябина?
— Последняя дверь в конце коридора.
— Меня предупредили, что вы здесь, — поднялся ему навстречу Алябин. — Стельмах и тут оказался primogenitas mortuorum — первенцем из мертвых.
— Первенцем? — переспросил Сергей. — Не считаете ли вы, что будет продолжение?
Алябин убедительно закивал:
— Обязательно. У нас хорошие дела не имеют продолжения, а плохие…
— Вам что-то известно?
— Ничего не известно. Я просто чувствую, что мы вступили в какое-то гнусное действие…
— Вам известно содержание еще не опубликованной статьи Стельмаха? — спросил Сергей.
— A-а, проведали и об этом! Знаю. Читал. Поддерживаю автора. И буду добиваться ее публикации…
— Она вызвала недовольство Коврунова?
— Недовольство?.. Да Коврунов бушевал, орал, грозился испепелить его… Но не думайте, к вашему поиску это не имеет отношения.
— Вы уверены?
— Какое самодовольное слово «уверенность». Чувствуете?.. Не по душе оно мне. Я никогда не объяснялся в любви, не клялся на Библии, не боролся за светлое будущее, потому что ни в чем не был уверен. Таким воспитало меня мое российское общество, у которого не только будущее, но и прошлое непредсказуемо… А этот вредный микроб Коврунов — из властвующей элиты. Заметили, как он старается выглядеть элегантно, важно, именито? Даже в жаркую пору носит легкие перчатки… Как дворянин… На самом-то деле он скрывает грязь под ногтями. Какая тут может быть вера в него?.. Не украдет, не убьет, конечно… Но организовать сможет…
В его иронической рассудочности ощущалась скрытая душевная надломленность, точно саднила внутри давняя неизлечимая обида. Она прорвалась открыто, когда Сергей спросил о Чугуеве.
— Наконец-то мы вышли на главного! С него и надо было начинать…
— У вас есть какие-то факты?
— Забыл. Вам только факты нужны, — досадливо отвернулся Алябин. — А выстроить логически убедительную систему доказательств из предположений вы не хотите?
— Но если строить доказательства из предположений, то это будет система предположений, — осторожно возразил Сергей.
— Не будем спорить! — Алябин уже подавил в себе вспышку гнева и продолжил сравнительно миролюбиво: — Фактов нет. А размышления, основанные на интуиции, мы в деловые папки не подшиваем…
— У вас сложные отношения с ним?
Новый эмоциональный взрыв:
— Да никаких отношений! Он обходит меня стороной, а я начинаю видеть его только после шестой рюмки. Но это тот, кто способен на все… Почему? У него душа холопская. И барину преданно служит, и пирог с барского стола готов украсть…
— И убить?
— И убить, если большую выгоду почует…
— Ну а здесь-то какая может быть выгода?..
— Бог ты мой! Все так просто: утащил у своего барина рукописи, а Стельмах про это узнал… Возможно такое?
— Возможно, — согласился Сергей.
— Или еще. Барин узнал, что рукописи у Стельмаха, и поручил достать их своему холопу… — Алябин помолчал, подумал. — Эта посылка, конечно, уязвима… Но пути Господни неисповедимы…
— А сам барин… простите, академик Климов?
Читать дальше