Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

Создавшееся напряжение разрядил по-детски звонкий голосок Веры:

— У меня родилась идея.

— Неужели отличники тоже способны рожать? — ядовито осведомился Пан. — Всегда считал, что у них одна забота: как бы под мужика залезть или оседлать его.

— Подожди ты! Я серьезно. Помнишь толстую шлюху Глеба? Он на нее обязательно выйдет.

— Я так и знал, что будет выкидыш. Опоздала. Нет ее.

— Как нет?

— Волна поглотила сундук с сокровищами, — процитировал Пан и тут же спохватился: — Постой, постой. Я ошибся. Это не выкидыш. На мертвую Глеб быстрей клюнет. Родственники у нее есть?

— Мать и брат, — официальным тоном доложил Стинг.

— Отлично! — заверил всех Пан, — Найди, вытащи труп. Передай через кого-нибудь ее мамаше, что, мол, дочка ее утонула, всплыла недавно. Пусть хоронят.

— Зачем это? — не поняла, воспротивилась Вера.

— Эх, милая! — вроде бы сочувственно произнес Пан. — Родила крохотную идейку и совсем обессилела. Как ты думаешь, кто приедет на похороны?

— Глеб! — воскликнула она восторженно.

— Опять глупо. Кому нужен замаранный Глеб? Я о другом. С ним может прийти на похороны и его новый дружок Гипнотизер. Вот кто нам нужен! Итак, Стинг, план готов. Вытаскиваешь из озера эту девицу. Сообщаешь мамаше. Помогаешь выбрать получше и поотдаленней место для могилки. А потом посылай на кладбище ребят. Нет, лучше сам поезжай. Увидишь Гипнотизера — клади его сразу рядом с утопленницей… Усек? Давай реализуй!

Я так люблю красоту и молитву, а ты против воли

Учишь насильно меня грех возлюбить и позор,

Феогнид. VI век до нашей эры

Видения преследовали его, как навязчивые жалящие слепни. Он нервничал, отмахивался, а они снова мельтешили где-то рядом, готовясь причинить боль.

…Легкая, изящная, в строгом платьице. Школьный портфель описывает круги, летит на диван. Вслед за ним серебристый забавный смех.

Виктор брезгливо вздрагивал, как бы сбрасывая с себя летучую нечисть. «К черту! Все кончено! Ненавижу тебя!»

…Мягкое тело, извиваясь, опускается все ниже и ниже, оставляет на лице, на шее, на груди ласковую теплоту губ, вызывавшую истому и судорожные порывы возбуждения.

Опять эти слепни! Когда вы отвяжетесь, окаянные?!

…Деловитая, важная. Струящийся шелком костюм, модная взбитая башней прическа. Невыносимо желанная.

Да что ж это такое, в конце концов?! Как прогнать ее, грязную, коварную, похотливую шлюху?!

А сам, ослабленный душевным разломом, ощущал иное. Отрывалась главная, а может быть, и единственная связь с этим миром. Так отрывается пуповина младенца от погибшей в родовых муках матери. И ребенка берут чужие руки, которым он совсем не нужен.

Позвонил Глеб.

— Надо встретиться!

Это было спасение. Дразнящие видения исчезли. Они изводят только одиноких.

От Глеба несло водочным перегаром. Но говорил он трезво.

— Наденьки нет. Она утонула, — тихо, вымученно процедил сквозь зубы. Не вздохнул, не закусил губу, как делал прежде. В глазах стекленела предсмертная обреченность, — Через час я должен быть в морге, потом похороны на Востряковском.

— Кто вам сообщил об этом?

— Ее брат. Сказал, что мои друзья все организовали. Не хотели нас беспокоить.

Все это произносилось с таким вымороженным отчаянием, будто лишь похороны заставляли его прожить еще два-три дня.

— Какие друзья?

— Не знаю.

— Странно, очень странно, — задумчиво сказал Виктор.

Но Глеб, видимо, не услышал. Он качнулся вправо-влево, как кукла-неваляшка. Обретя равновесие, повторил равнодушно:

— Через час я должен быть в морге…

Нет, это не Глеб. Какой-то заледенелый гипсовый робот, лишенный живой энергии, бесстрастный и скорбный. Он уже не оттает, так и проведет последние два-три дня в своем каменном отчуждении.

Виктор видел, что говорить с ним бесполезно — он ничего не воспримет. И тут что-то вспомнилось — то ли слышал на лекции, то ли читал, то ли придумал сейчас.

— Вы любите Наденьку?

Задал вопрос, который должен откликнуться в сердце. Умышленно в настоящем времени, чтобы вызвать хоть слабенькое душевное смятение. Глаза Глеба настороженно расширились, оглядели Виктора, как свалившееся с неба неведомое существо.

— Да. Почему вы спрашиваете?

И в этот вспыхнувший эмоциональный просвет рванулись тут же повелительные сигналы внушителя.

«Ты бодр и уверен в себе. Спала пелена безысходности, отчаяния. Тебе хочется жить и работать. Мстить за Наденьку, мстить продуманно, спокойно и жестоко. Ты уже думаешь о ресторане. Как вернуть его, как заставить всяких проходимцев отступить в страхе. Тебе хочется жить, работать и мстить. Жить, работать и мстить».