Александр Щелоков - Переворот [сборник]

Освобождая бренную душу от обязанности носить обувь, с ног Квасова сорвались и разлетелись в разные стороны ботинки со стоптанными каблуками.

Испуганно вскрикнула женщина, стоявшая у столба, заклеенного объявлениями. С матом выскочил из палатки перепуганный и разъяренный продавец.

Взревев двигателем, самосвал рванулся вперед, заскрипел тормозами у поворота, круто свернул направо, подрезав нос «жигулю», который резко вильнул и выскочил на тротуар…

На следующий день в «Московской правде» появилась обычная для последних лет информация:

«Всего за минувшие сутки в городе зарегистрировано 183 преступления, 114 из них уже раскрыты. Из шести убийств расследованы два, из разбоев — один, из девяти грабежей — пять. Из пяти случаев нанесения тяжких телесных повреждений расследованы четыре. Два раза изымались наркотики. Произошло 37-краж — 23 из них раскрыты по горячим следам. В 10 крупных ДТП пострадали 12 человек. Произошло два самоубийства, три человека пропали без вести. За сутки угнано 46 автомобилей, нашли пока 27».

Фамилии Квасова нигде не упоминалось. Был человек — стал простой статистической единицей, войдя в число двенадцати лиц, пострадавших в дорожно-транспортных происшествиях. В графу «убийства» эта единица не попала.

Общественный скандал с убийством журналиста набирал силу. Каждый день секретарь клал на стол Дружкову кипу газет с гневными и скорбными заголовками. Четвертая власть испугалась и переполошилась. Заранее было трудно угадать, что джинн, выпущенный из бутылки, окажется столь огромным. Надо было усиливать меры безопасности, прикрывавшие операцию.

Днем Дружков по закрытой линии связи вышел на шефа военной разведки.

— Слушай, Лыков. Прежде чем что-то сделать, ты всегда думаешь?

— Странный вопрос.

— Нисколько. Мне вот кажется, что, бывает, ты не думаешь.

— Почему?

— По кочану, господин генерал. Я слышал, ты собрался подавать в суд на «Московские вести». Так?

— Так. Никому непозволительно клеветать на армию и ее министра, не имея доказательств их вины. За подобное положено давать по рогам.

— Значит, военное ведомство в споре с газетой правб?

— Естественно.

— Ты слыхал, что сам президент заинтересовался этим делом? Особенно после этого страшного взрыва. Его волнует вопрос, кто подставляет авторитет властей под такие удары.

— Во всяком случае, не военные.

— Отлично, Лыков. Тогда я ему со спокойной совестью доложу, что твои лихие орлы водили Жарова по Москве. Вопреки закону, без разрешения прокуратуры. И приложу фотографии. Я чувствую, ты уже думаешь, куда тебе упрятать исполнителей. Я угадал? Так вот, трогать их не советую. И не во мне дело, Лыков. Если до происходившего дознается пресса — твоя песенка спета, господин генерал. Так что ты решил?

Лыков долго молчал, тяжело дыша в трубку. Наконец собрался с силами.

— Я должен посоветоваться с Хрычевым.

— Э, нет. Крайний в этом деле только ты. Тебе и отвечать. Президент Хрычева не сдаст. А тебя раздавят.

— Что от меня надо?

— Уже мужской разговор. Отзови заявление из суда, раз. Уничтожь материал слежки за Жаровым, два. И никому эти дела не поручай. Сделай сам. В случае чего не отрицай, что имел зуб на мальчишку. Ты ведь и в самом деле его ненавидел, верно?

— Я…

— Не надо объяснений, Лыков. Пока служи. И помни: я не терплю, когда финтят. Короче, если мне понадобится твоя услуга, ты ее окажешь.

Лыков еще держал трубку возле уха, а в ней, словно подчеркивая решительность последней фразы Дружкова, запихали частые сигналы отбоя.

Лыков несколько минут сидел ошеломленный неожиданным поворотом событий. Он понимал, перед какой бездной остановился и что любой неверный шаг станет в его карьере последним. Вынув из кармана большой чистый платок, отер лицо и шею. Платок сразу стал влажным. Нажал кнопку аппарата внутренней связи.

— Слушаю, товарищ генерал, — отозвался готовый на подвиг порученец.

— Заявление в суд не отправили?

— Пока нет. Оно вами не подписано.

— Текст моего протеста в прессу?

— Тоже у меня.

— Принеси мне всю папку. Надо над ней еще подумать…

— Слушай, Алексей, — голос Дружкова был мрачен и холоден, — ты беспокоился, что пресса не обыграет случай с Жаровым. Так?

— Ну.

— А вот она уже переигрывает. Прошла неделя, а звон идет. Всполошились, козявки! Я понимаю, скоро все это уляжется. Будут другие события. Но меня беспокоит одно слабое место.