Андрей Троицкий - Американский брат

Пастернак глотнул вина и еще некоторое время с видом знатока разглядывал коллекцию масок:

– Джон, послушай умного человека. Выброси все маски на свалку. Начни собирать живопись. Ну, хотя бы русскую. Девятнадцатого века. Она растет в цене со скоростью света. А твои маски – это просто куски дерева. Поделки африканских ремесленников, не представляющие художественной ценности.

– Маски – это не капиталовложение, – сказал Джон. – Это для души.

Том добавил, что люди с деньгами часто начинают собирать живопись, надеясь, что это занятие удовлетворяет их эстетические амбиции и оправдает вложения, со временем даже прибыль принесет. А потом выясняется, что вся эта мазня ничего не стоит, а так называемые жемчужины коллекции, гордость собирателя, – три-четыре старинные вещи, написанные известными мастерами, – всего лишь современные подделки, к тому же весьма грубые. Пастернак стал горячо возражать, ему бы только начать спор, а тема значения не имеет…

Но разговор оборвался на середине, Том посмотрел на часы и сказал, что давно пора ехать. Все заспешили, наскоро попрощались, через пару минут Джон остался один. Он полистал альбом, который принес брат, но не смог сосредоточиться, на душе без всякой причины было муторно и тревожно. Почему-то казалась, что эта поездка в компании Пастернака обязательно закончится скандалом или чем похуже.

На следующее утро в воскресенье, позвонил Олег Моисеев, начальник юридического управления банка, и сказал, что случилась небольшая неприятность. Накануне Томас с Ингой приехали во Владимир, вечером засиделись в ресторане, а когда выходили, повздорили с какими-то местными парнями, пьяными хулиганами. У Тома всего пару синяков, один из хулиганов тоже почти не пострадал, – всего несколько синяков. А вот второй парень, некий Дзыга, – получил травмы средней тяжести. Он сейчас в больнице, но жизни ничего не угрожает. Тома задержала полиция, сейчас разбираются, что и как. Беспокоиться пока не о чем, Моисеев сам сегодня же выедет на место, поговорит с полицейскими и постарается как-то замять это дело.

Джон выругался про себя, а вслух сказал:

– Так и знал, что Пастернак напьется и…

– Пастернака с ними не было. Он почувствовал себя плохо еще в Москве. Попросил высадить его из машины где-то на набережной. И пешком поперся домой.

– Я бы хотел поехать…

– К брату тебя не пустят и разговаривать с тобой не станут, – сказал Моисеев. – Ты только все испортишь. Сиди и жди, я все сделаю сам.

В понедельник, едва Джон успел войти в служебный кабинет и повесить пальто, как позвонила секретарь хозяина банка Юрия Львова и попросила немедленно зайти. Львов поднялся из-за стола, усадил Джона в кожаное кресло, сам развалился на диване и положил ноги на журнальный столик. В кабинете по стенам и углам висело несколько старинных икон, пахло воском и ладаном, словно в церкви.

Босс крупный мужчина лет сорока пяти, всегда следил за своей внешностью, носил модные часы, старался одеваться в дорогие итальянские костюмы, но оставался неряхой. На лацканах пиджаков и галстуках красовались пятна, а рубашки были мятыми и не всегда свежими. Всем посетителям босс предлагал выпить, время возлияния значения не имело, – утро, день, вечер, ночь, – какая разница. Но сегодня он забыл о выпивке.

– Я не знал, что твой брат задира, – сказал Львов. – Подумать только – устроил драку в ресторане. Помял какого-то гражданина по фамилии Дзыга. И второму парню досталось… Я долго работал с Томом и никогда не замечал в нем склонности к жестокому насилию.

Львов шутил, но Джон был в том состоянии, когда шуток не понимают.

– Он не драчун. Хотя когда-то в молодости занимался боксом.

– Я шучу, старик, – сказал Львов. – Разумеется, Томас был прав. Он защищал женщину от пьяного подонка. На его месте и я бы так поступил. А этот Дзыга просто напился до столбняка, его потянуло на приключение, которое закончилось в больнице. И по делом… Жаль, что суд оставил Тома под стражей. Господи, куда подевались правда и справедливость…

В руке Львов держал платок, который прикладывал к глазам, промокая выступившие слезы. Он страдал сезонной аллергией, когда помимо воли слезы появлялись на глазах, катились по щекам, – и сейчас переживал период обострения. В такие минуты босса хотелось утешить.

– Но эти провинциальные суды нормального человека сведут с ума, – вздохнул Львов. – У них свои особые представления о законе. Если украл миллион, тебя оставят под домашним арестом. Но если совершил преступление против личности, – поставил синяк какому-то пьяному хаму, – будешь дожидаться суда в тюрьме. Да, таковы местные порядки. Случись это в Москве, мы бы вытащили Тома за полчаса.