Николай Леонов - Плата за жизнь

— Только сыщик, — поправил Гуров. — Они во хмелю гневны, не любят милицию, и девушки опасаются, что об их гостя будут вытирать нож. Милые девочки, если собрать в одно место всю обувь, которую об меня вытерли, то в Лужниках можно открывать ярмарку. Одной парой больше — даже не смешно.

В глубине квартиры хлопнула дверь, раздались шаги, и в кухню вошел хозяин.

— Лев Иванович, привет! Спасибо, что заглянул. Как тебе мои девочки?

— Высший класс. — Гуров хотел встать, но сестры схватили его за руки.

— Дорогой, у тебя своя компания, у нас своя. Мы твоего Иону православного вот так наслушались! — Хозяйка провела рукой по горлу. — Нам ваши дела неинтересны.

— Алена, ты собственница и эгоистка, — рассмеялся Бардин. — Ты же знаешь, что Иона в Думе курирует милицию, ему интересно увидеть живого милиционера.

— Никогда не знал, что в Думе нас тоже курируют. — Гуров отставил стакан с виски. — А до милиции господин курировал сельское хозяйство?

Бардин сдержал довольную улыбку, промолчал, а жена взяла Гурова под руку.

— Пойдемте. У меня просьба: если Иона вам очень не понравится и вы решите его ударить, бейте так, чтобы он не мучился. Он парень вздорный, но неплохой.

Иона Пантелеевич Доронин оказался сухощавым, костистым мужчиной, лет сорока, с лысиной, которую он пытался прикрыть длинными редкими прядями, перекинутыми от одного уха к другому. Сейчас, когда он поднялся, жидкие волосы свесились на одну сторону, обнажив лысину, отчего вид у депутата получился комический.

Гуров пожал Ионову ладонь, сел на предложенный стул и расстроился. Он собирался выпить в обществе красивых женщин, поговорить ни о чем с Бардиным, забросив несколько проверенных крючков, уехать часиков в десять с сестрой хозяйки и провести ночь, как решат женщина и бог.

Теперь все рушилось. Гуров никогда не пил, если за столом оказывался агрессивно пьяный. Милицейский опыт доказывал, что подобная ситуация непредсказуема, может кончиться катастрофой. А трезвым он не умел ухаживать за женщинами, становился молчаливым и злым, а теряя легкость и остроумие, переставал нравиться, в общем — замкнутый круг.

— И что же милиция думает по поводу преступности? — как можно мягче спросил депутат. — Как воспринят указ президента, который предоставил вам все права?

— Оставь, Иона, человек в гости пришел, — вмешался Бардин. — Вы почему не пьете, Лев Иванович? Мне докладывали, что отнюдь не чураетесь.

— Я за рулем, Николай Ильич.

— Обижаете, я вам дам сопровождающего.

Доронин выпил стопку водки, хрустнул огурцом и неожиданно схватил Гурова за рукав.

— Выпей, мент, не выдрючивайся!

Бардин хотел вмешаться, но Гуров взглядом остановил хозяина.

— Иона Пантелеевич, я не пью за рулем, с пьяными и когда просто не хочу пить. Надеюсь, что этого достаточно.

— Лев Иванович, мне пора. Проводите? — Ирина встала из-за стола.

— Ирка, стерва, ты в соседнем подъезде живешь. — Депутат снова дернул Гурова за рукав. — Не ходи, мент, пожалеешь.

Гуров взял пальцы Доронина в горсть, подвернул на перелом, депутат взвизгнул и шарахнулся в сторону.

— Извините, не хотел. — В голосе Гурова зазвучали скрежещущие нотки, которые приобретает розыскник за многие годы работы. Они часто убеждают людей быстрее, чем милицейское удостоверение и даже оружие.

— Алла… Николай Ильич… — Гуров поднялся, развел руками и поклонился.

— Извини, Лев Иванович, — сказал Бардин, провожая свояченицу и Гурова до лифта. — Он парень хороший, только пить ему нельзя.

Квартира Ирины была не такой шикарной, но подавляющее большинство москвичей о такой и мечтать не могли. Женщина молча достала из холодильника бутылки, Гуров так же молча налил, и они выпили. Гуров налил себе сразу вторую порцию, быстро выпил, бутылки убрал в холодильник, закурил, после небольшой паузы спросил:

— Сколько тебе лет?

— И сто, и пятнадцать, зависит от настроения. В паспорте записано, что тридцать восемь.

— Давно развелась?

— Черт его знает! — Женщина потерла висок. — Сейчас соображу… Четыре, нет, шесть лет назад.

— Где работаешь?

— У отца в фонде. Ты знаешь, как моя фамилия?

— Знаю, что не Горбачева, и слава богу.

— Но мой отец…

— Извини, мне неинтересно.

— А что тебе интересно? Тебе кто-нибудь, кроме тебя самого, интересен?

— Возможно. — Гуров поцеловал женщину в висок. — Извини, но я не виноват.

— А кто виноват?

— Стоит подумать. — Гуров шагнул к дверям, поправил галстук, одернул пиджак. — Вопрос интересный, главное — оригинальный. Я на днях позвоню.