Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]

На ней было очень узкое черное платье, украшенное серебряными пластинами, а при виде ее декольте у меня пересохло в горле.

— Дети легли? — рассеянно спросил я. Мне было хорошо оттого, что мы снова вместе.

— Нет, они ждали подарков.

— Хочешь выпить стаканчик?

— Не сейчас. Что будем делать, Вилли?

— Я вызвал тебя сюда, чтобы ты ответила мне на этот вопрос. Не может быть и речи, чтобы оставить Люсьенн одну.

Она аж подскочила.

— Ах, вот как! Люсьенн!

— Неужели ты собираешься устраивать мне сцены ревности? Разве ты уже совсем офранцузилась?

Улыбнувшись, она быстро поцеловала меня.

— Ей грозит опасность, — продолжил я после этой мимолетной ласки, — письмо и телефонные звонки говорят о том…

— А что, если мы отвезем ее в американский госпиталь? Объясним все доктору Стивенсону, он сделает ей укол чего-нибудь успокаивающего. А завтра она будет готова выдержать тяжелый удар…

Об этом я не подумал. Вполне разумное решение.

Да только оно было мне не по душе. Честно говоря, трусливое решение. Накачаем успокаивающими средствами Люсьенн Массэ, развяжем себе руки и сможем опрокинуть стаканчик-другой с друзьями… Нет, не нравилось мне это решение. А кроме того, сильнее, чем симпатия к Люсьенн, меня теперь удерживала здесь таинственность всей этой истории. Я был снедаем любопытством, оно перекрывало мне все пути к отступлению, я стал его пленником.

Все это я и объяснил моей жене, и Салли прекрасно поняла меня. Впрочем, мы всегда мыслили и чувствовали одинаково.

— Как ты думаешь, Вилли, какая опасность угрожает ей?

— Если бы я только знал… Видишь ли, сначала попытались заставить ее остаться здесь одну. Потом решили убедиться, что она так и поступила, — этим объясняются телефонные звонки.

— Но ведь было достаточно позвонить всего только раз! И если Люсьенн ответила… Ох! Знаешь, о чем я подумала? — вдруг вскрикнула Салли, у нее даже голос изменился. — Звонивший ничего не говорил, чтобы его не узнали по голосу. Вывод: Люсьенн знает этого человека.

— Неплохо, Салли. Неплохо! Но это не дает ответа на твое прежнее замечание: Люсьенн уже ответила один раз, значит, было ясно, что она дома. И все же часом позже раздался второй звонок…

— Подожди-ка, первый телефонный звонок был до или после получения письма?

Я задумался.

— До.

— Ты уверен?

— Уверен!

— Хорошо. Значит, звонивший хотел удостовериться, что Люсьенн получила пневматичку. И он перезвонил позже, чтобы проверить, следует ли она директивам своего… мужа, скажем так. Да только во второй раз ответил ты, и мужской голос чертовски взволновал его. До такой степени, что он был вынужден позвонить и в третий раз.

— В конце концов, — пробормотал я, — может быть, в третий раз это был не он, ведь я выдернул штепсель телефона из розетки.

— Не имеет значения.

Стоя у круглого окна, Салли смотрела, как дождь молотит по тротуару.

— Выключи свет! — внезапно приказала она, отступая в сторону и прижимаясь к стене.

— Зачем?

— Хочу кое-что рассмотреть.

Я погасил свет. Комната погрузилась в темноту. Только слабо светилось окно. Сквозь тюлевые занавески были видны длинные штрихи дождя. Салли приподняла край занавески и глянула вниз, на бульвар, омываемый дождем. Редкие фонари освещали его блеклым светом.

— Что ты делаешь?

Я подошел к жене. На меня пахнуло теплом ее тела, и это было как самая восхитительная ласка. Я любил ее духи, простые и чарующие одновременно. Салли никогда не пользовалась парижскими духами. Бес противоречия заставлял ее привозить духи из Америки. Они пахли лесом. А Салли была уроженкой Миссури. Когда мы жили в Штатах, мы проводили все отпуска в ее семье, часто бродили по лесистым холмам. Их вершины волнами катились в бесконечность. Странно, как вспоминается прошлое в самые напряженные моменты.

— Ты что-то увидела, Салли?

— Может быть. Нет, не двигайся! Только что внизу остановилось такси.

— Знаешь, в этом нет ничего удивительного.

— Ты не прав: из него никто не вышел. А стоит оно прямо напротив дома.

— Дай-ка я гляну!

— Осторожно! Не трогай занавеску.

Она нагнулась, и я взглянул на улицу поверх ее головы. На дороге стояла большая машина, счетчик внутри голубовато светился, пассажиров нельзя было разглядеть.

— Понимаешь, Вилли, такси остановилось напротив, чтобы был виден весь дом.

— О’кей, я сейчас спущусь!

Отходя от окна, я устроил маленькую катастрофу: крючок на кителе, державший ремень, зацепился за занавеску и вырвал большой кусок материи.