Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]

Я поставил фотографию на место и поднял стакан.

— Пересядьте с дивана, он весь промок. Наверное, вам лучше лечь в постель, мадам Массэ.

— Вы больше не зовете меня Люсьенн.

Я смутился, а когда я смущаюсь, у меня горят скулы.

— Ну… Люсьенн, вам лучше лечь в постель.

— Но как же Жан-Пьер?

— Вы просто ляжете, потушите свет, и пары алкоголя улетучатся…

— Да, вы, американцы, шикарные парни. Настоящие друзья!

— О!

— Да, да! Друзья!

Вцепившись мне в руку, она приподнялась. Мне вдруг показалось, что сейчас она более пьяна, чем минуту назад.

— Вы видите, я должна была бы испугаться, ведь я наедине с незнакомым мужчиной. Но с вами я ничего не боюсь, ничего! Друг! Мне стыдно, что французы не любят вас… Вы столько раз нас спасали. Вас встречали с флагами… А когда все заканчивается… Ю ЭС, гоу хоум!

Ее английский был ужасен.

— Ю ЭС, гоу хоум! О чем вы думаете, когда читаете это на стенах?

— Ни о чем.

— Вам обидно?

— Да, обидно.

Люсьенн разрыдалась. Что же, пусть лучше она плачет по этому поводу, пьяные слезы меня устраивали больше.

— Бедные милые американцы!

Поддерживая, я проводил ее в спальню. Именно здесь было ясно видно, что Массэ архитектор — так он все продумал. Кровать была огромной, с мягкой обивкой, от глаз ее скрывала шуршащая тюлевая занавеска. Это была не супружеская спальня. Чтобы придумать такое, надо любить грех.

— Я забыла шубу в Блю-баре!

— Нет, она тут…

— Вы уверены?

— Ложитесь-ка, а я принесу ее.

Она улеглась на шкуру белого медведя, устилавшую кровать. Ее черное платье на фоне белой шкуры выглядело траурным. Я сходил за шубой, которую положил на виду в гостиной на кресло и вернулся с ней.

— Скажите мне… э-э-э… Люсьенн, вы не собирались провести этот вечер с друзьями?

— Нет, только вдвоем с Жан-Пьером. Из-за этого все и произошло.

— То есть как?

— Он пригласил Элен, понимаете?

— О! Все понятно. У вас есть родственники?

— Да, отец.

— Он живет в Париже?

— Почти что: в Мезон-Лафите.

— А какой у него номер телефона?

— Зачем вам это? — воскликнула она, охваченная внезапной тревогой.

Может быть, Люсьенн почуяла правду? От ее расширенных зрачков исходил такой ток внутренней боли, что мне стало страшно. Однако, слегка пожав плечами, я заявил с небрежным видом:

— Мне только хотелось убедиться, что вы трезвеете. Стоит выпить, и первое, что забываешь, это номера телефонов.

Она хихикнула и вновь опустилась на шкуру, уронив руки вдоль тела.

— Девятьсот шестьдесят два, тринадцать, шестьдесят два! — сказала она.

Моя хитрость удалась. Закрыв глаза, я повторил про себя номер, мысленно записав его светящимися цифрами на черной доске. В училище в свое время меня усиленно учили тренировать память, и я мог запомнить самый сложный текст, прочитав его всего раз.

— А у вашего мужа?

Она снова задремала, и мой вопрос разбудил ее.

— Что?

— У него… есть родные?

Я чуть было не употребил прошедшее время и остановился в самую последнюю секунду.

— Нет. Никого, одна сестра. Но она живет в Боготе.

Итак, я мог позвонить только ее отцу. Но прежде чем пойти в гостиную, к телефону, я подождал, пока Люсьенн снова заснет. Молодая женщина, казалось, успокоилась. Скоро ее дыхание стало ровным, и я на цыпочках вышел из спальни.

Номер телефона, названный мадам Массэ, не отвечал. Не удивительно, ведь сейчас предновогодний вечер. Все же я набрал этот номер несколько раз. Тщетно. В далеких гудках чудилось что-то насмешливое и враждебное. Продолжать это занятие дальше было бесполезно.

Присев перед столиком-баром, я взял с подноса стакан и наполовину наполнил его виски. Я всегда пил виски не разбавляя. Выпитое ожгло меня, как удар хлыста. Я сказал себе: «Вилли, так продолжаться не может! Желая смягчить удар и ходя вокруг да около, ты ведешь себя как трус. Через несколько часов эта женщина должна узнать всю правду…»

Да, она протрезвеет только через несколько часов. Через несколько часов настанет утро, и я смогу связаться с ее знакомыми, пусть даже с консьержкой. Нужно набраться терпения, охранять ее сон и…

Но это значит испортить встречу Нового года моей жене, друзьям. Не разделить радость детей, ведь они тоже дожидаются меня. А главное, ждут подарков, сваленных в моей машине! Наверное, именно сейчас их кормят ужином на кухне Фергюсонов. И конечно, они задают кучу вопросов, почему же нет их папочки, — я слишком хорошо знал своих детей. А моя милая Салли умирает от беспокойства.