Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]

Лестница постанывала под моими шагами. Железные перила болтались и не смогли бы устоять перед напором какого-нибудь пьянчуги. Узкие ступени вели на площадку, куда выходило несколько дверей. Поднявшись, я позвал:

— Месье Тюилье!

Первая дверь открылась настежь и передо мной появился ОН… Морис был гораздо красивее, чем на фотографии. И пожалуй, красивее меня! Высокий, атлетически сложенный, в вельветовых брюках, клетчатой рубашке и кедах. У него были темные горячечные глаза, пепельные, коротко остриженные волосы и окаймлявшие его рот две глубокие морщины. Тюилье стоял передо мной, как готовая укусить собака.

— Это вы меня звали?

— Да.

— Что вы хотите?

— Если вы позволите войти, мне будет удобнее объяснить вам.

Я подумал, что парень сбросит меня с лестницы, но он согласился.

— Хорошо, входите. Вы знаете, это не дворец…

— Мне все равно.

Это его успокоило. Он улыбнулся:

— Я вас никогда не видел.

— Я тоже, но всему есть начало, не так ли?

— Кто вы?

— Сотрудник Ашилла Кастэна, вы знаете его?

Морис насторожился. Его верхняя губа зло дернулась, и он снова стал похож на злую собаку.

Жилье было под стать хозяину. Волосяной матрас, лежавший прямо на полу, был накрыт большой квадратной кашемировой шалью. Красивый стол, комод в стиле Людовика XIV, несколько стульев и туалетный столик со сложенными на нем фотоматериалами. Стены были увешаны фотографиями. Свет в комнату проникал только через застекленную дверь. Здесь было сумрачно, и это особенно подходило фотографу.

Тюилье разглядывал меня, уперев руки в бока. Глаза у него были с красными прожилками.

— Сотрудник Ашилла Кастэна, иначе говоря — помощник могильщика… И вместо того, чтобы закапывать жмуриков, вы шпионите за мной?

Я удержался от желания врезать по его милой мордашке.

— Если и шпионю, то по просьбе мадам Кастэн…

Я вытащил конверт, который передала мне Жермена, и бросил на стол.

— Ее муженек помешал ей приехать сегодня к вам заняться любовью. Я надеюсь, вы извините ее.

В глазах парня я прочитал глубокую тоску. Должно быть, он ждал ее, поэтому и встретил меня так резко. Морис заикнулся:

— А? Как это?

— Я же говорю вам, вчера в их доме была баталия по поводу Пон-де-Лэра. Кастэн не хочет, чтобы его жена сюда ездила, может быть, ему кто-то нашептал… У нее не было другого способа, чтобы вас предупредить, усекаете?

Тюилье уставился на конверт:

— А это что такое?

Он знал, это было видно по его взгляду, но хотел удостовериться, знаю ли я.

Этот тип мне не нравился. Может быть, он и был болен, во всяком случае, я убедился, что с ним что-то не так… Жермена, как влюбленная женщина, хотела видеть в нем только самое лучшее, что ждут от мужчины, пусть даже на самом деле он был полным ничтожеством.

— Это, — игриво обронил я, — ваше содержание на неделю.

Он вздернулся, рассчитывая напугать меня. Но я был наготове. Если он сделает хоть какой-нибудь враждебный жест, я первый врежу ему по башке!

— Я говорю, это вам на пропитание. Ну, вроде поминального пирожка. Налог, взятый вашей мадам с покойничков Кастэна.

Он взял конверт, открыл его и вытащил четыре тысячи франков. Гримаса отвращения изогнула его подвижную верхнюю губу.

— Не густо, а? Вам бы лучше обслуживать какую-нибудь богатую вдовушку на Лазурном берегу… Жермена старается, как может, но с ее жадиной-могильщиком далеко не уедешь.

— Убирайтесь! — заорал Тюилье.

— С удовольствием!

Я уже вышел на лестницу, когда он меня окликнул:

— Эй!

Я повернулся.

— Вы мне или вашей собаке?

— Послушайте-ка…

Я заколебался, но все же вернулся в комнату. Там плавал неприятный запах гипосульфита. Вначале я не уловил его.

— Что?

— Вы давно работаете у Кастэна? Она мне ничего о вас не рассказывала.

— Со вчерашнего дня.

Он решил, что я смеюсь.

— Со вчерашнего?

— Да. Вас поражает, что Жермена уже доверяет мне свои альковные тайны? Моя физиономия внушает доверие женщинам, но я этим не злоупотребляю.

— Ваши шпильки меня не колют.

— Я в этом не сомневаюсь. У парней вашего пошиба толстая шкура.

— Вы закончите, наконец? Разве я вас оскорбляю?

— Доверенных лиц своих любовниц не оскорбляют.

Тюилье побледнел от гнева.

— Мне плевать на то, что вы обо мне думаете, я на вас…

И тогда я сделал пару шагов вперед и влепил ему оплеуху. Он поднял руку к левой щеке, вмиг покрасневшей. После этого нам уже больше нечего было сказать друг другу. Я ушел. Но, когда я проходил по вестибюлю, то услышал ужасный шум из его комнаты. Появилась та дама, что открывала мне дверь. Она прислушалась.