Ричард Штерн - Башня

«Ты можешь только гадать, – сказал он себе. – Это может быть кто угодно, на любом этаже, вплоть до шпиля. Ну и что? У тебя плохо с нервами, Натан Гейл. Поддельные извещения на изменения выбили тебя из колеи. Перестань об этом думать», – приказал он себе, нажал на кнопку, и лифт плавно тронулся.

На восьмом этаже он вышел из лифта и спустился по лестнице на второй из пяти технических этажей здания.

Именно здесь, так же как и в подвале, на сорок пятом, восемьдесят пятом и сто двадцать третьем этажах, даже посторонний мог до определенной степени понять безмерную сложность этого сооружения.

Здесь проходили кабели толщиной с ногу, по которым с ближайшей электростанции «Кон Эдиссон» поступало напряжение в четырнадцать тысяч вольт, что было намного больше, чем напряжение, достаточное для казни на электрическом стуле.

Здесь мощные трансформаторы понижали напряжение до уровня, необходимого для отопления, кондиционеров, вентиляции и освещения всех вертикальных секций здания.

Запах этого замкнутого этажа напоминал запах машинного отделения корабля – это был запах разогретого металла и масла, резины и краски, отработанного воздуха, изоляции и сдержанно гудящих механизмов, подчинявшихся своему Богу – электричеству.

Электричество было неслышным – хотя трансформаторы тихо гудели – и незаметным. Но оно было основой жизни всего здания.

Без электричества это гигантское, сложнейшее сооружение совершенно беспомощно, это только мертвая громада тысяч и тысяч тонн стали и бетона, окон из закаленного стекла и алюминиевой обшивки, кабелей, труб, проводов и невероятно сложных механизмов.

Без электричества здание невозможно отапливать, освещать, проветривать, невозможно пользоваться его лифтами и эскалаторами, не работают системы автоматики и контрольные мониторы.

Без электричества здание слепнет и глохнет, немеет и задыхается – мертвый город в городе, памятник тщетности человеческой изобретательности, мечтаний и сомнительного жизненного опыта, Большая пирамида, Стоунхедж или камбоджийский Ангкор-Ват, курьез и анахронизм.

Нат взглянул на главный электрический кабель, тщательно разведенный, чтобы отдавать свою огромную энергию сюда и одновременно передавать ее без потерь на следующий технический этаж и так далее до самого верха. Здесь был сосредоточен жизненный центр Башни, как человеческое сердце, открытое для операции.

Нат вспомнил о конверте с поддельными изменениями, который лежал у него в кармане, и снова почувствовал, как в нем поднимается волна неудержимой ярости.

Он понимал с трудом сдерживаемую ярость Гиддингса, потому что зародыши ее чувствовал и в себе, и причина та же – работа для него что-то святое.

Да, многие сегодняшние люди, даже большинство, смотрят на вещи иначе, например Зиб, но какое дело ему до того, что думают другие.

Для тех кто проектирует и строит сооружения, которым предстоит долгая жизнь: дома, мосты, акведуки, плотины, атомные электростанции, огромные стадионы, – для них главное – удовлетворение от своей работы, а в ней не должно быть никаких ошибок, допущенных по небрежности или, что еще хуже, умышленно. Она должна быть настолько совершенна, насколько это доступно рукам человеческим, иначе то, что должно было стать предметом гордости, превратится в несмываемый позор.

Подумав об этом, Нат впервые позволил себе не сдержать свой, гнев.

– Какой-то мерзавец, – медленно и тихо сказал он, обращаясь к силовому кабелю и массивным трансформаторам, – все здесь напортачил, и нужно выяснить, насколько серьезно. И мы выясним. А потом найдем его и повесим за задницу.

Разговаривать с неживыми предметами, разумеется, глупость. Разговаривать с деревьями, птицами, шустрыми ящерицами или орлами, парящими в вышине, тоже глупо, но Нат это проделывал всю свою жизнь. «Так что я просто глупец», – подумал он, возвращаясь к лестнице, почему-то после этого открытия ему сразу полегчало. Он поднялся на лифте на следующий технический этаж.

Там он ничего не нашел, но он и не ждал. Его визит во все машинные отделения был только машинальной привычкой, как обход перед сном владельцем виллы своего дворика. Последний этаж был пуст, там все сверкало, в воздухе висел слабый запах свежей отделки: кафеля, росписи на стенах, лака на дверях, – так пахнет в новом, только что из магазина, автомобиле.

Он поднимался все выше, переходя из лифта в лифт, и перед ним все шире расстилалась панорама огромного города, так что со сто двадцать третьего этажа он смог свысока взглянуть даже на плоские макушки башен-близнецов соседнего «Всемирного торгового центра».