Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]

— А тебе не приходило в голову, что свою идею можно было предложить государству?

— А как ты себе это представляешь? У нас нет, как на Западе, контор, которые оформляют приоритет твоей мысли. А мысль документально не оформишь. Это у нас называется рацпредложение. В лучшем случае небольшую премию получишь. Первый же шеф, к которому ты обратишься за содействием, предложит тебе соавторство, в лучшем случае. А в худшем случае…

— Убьют? — замер Великанов.

— Убить не убьют, а за бортом останешься. И управы не найдешь. А сколотил преступную группу, две доли твои…

Баранов бродил по дворику кругами, но неизбежно оказывался возле Григорьева. Тот заметил его маневры.

— Чего тебе, Валера? — спросил он Баранова.

— Григорьев! — заканючил, как маленький, Баранов. — У тебя светлая голова, научи, что говорить на суде.

— Слушай, Валера! Ты мне уже надоел! Как я могу тебе помочь, когда ты держишь свое обвинительное заключение в трусах и не показываешь никому.

— Так стыдно! — захихикал Валера.

— Стыдно, у кого видно! — заключил Григорьев. — Отвали, моя деревня! Мешаешь играть.

Маленький выбросил мяч в «поле», мяч тут же оказался у Айрапетяна. Вместе с Сойкиным они легко обыграли Рудина и устремились к «воротам» Маленького. Григорьев, отвлеченный Барановым, замешкался, и Айрапетян прорвался к воротам. Сильный его удар Маленький не смог парировать.

Но в эту секунду дверь отворилась и в образовавшуюся щель выглянул надзиратель. И мощный удар мяча пришелся прямо ему в глаз. Глаз заплыл кровью, прямо на глазах у задержанных вырос огромный синяк.

Однако второй глаз надзирателя отлично видел, кто нанес столь меткий удар по служителю закона.

— Строиться! — завопил надзиратель, чтобы скрыть боль. — Прогулка закончена!

Построившись парами, как в детском саду, задержанные двинулись обратным маршрутом в камеру. С теми же остановками у каждой решетки. Правда, с ними не было Айрапетяна.

Надзиратель с фингалом оказался злопамятным и у решетки, выпустив всех в следующий сектор, оставил Айрапетяна на своей стороне, а затем увел куда-то. И никто не посмел вмешаться.

«Как стадо баранов, право! — подумал Рудин. — Любого могут взять и под нож, а мы только радоваться будем, что взяли соседа, а не тебя. Девиз один: „Умри ты сегодня, а я завтра!“»

Большой шмон уже закончился, и продезинфицированная камера противно пахла карболкой в сочетании с еще какой-то гадостью.

Арестанты забрали свои проверенные на законность вещи и все зашли в камеру.

Кузин даже дожидаться не стал, когда за ними закроют дверь, и бросился прямо к большому шкафу, где у каждого на определенной полке было свое местечко для продуктов.

— Что-то я проголодался! Свежий воздух всегда у меня вызывает аппетит.

Он достал оставленные с завтрака два куска черного хлеба, разрезал каждый на две равные части, густо намазал сливочным маслом и пригласил Великанова разделить трапезу.

— Присоединяйся, Андрей Андреевич!

— Спасибо, Сергей Сергеевич! Так обед скоро!

— Что это за обед? Баланда!.. Нет, мои обеды, видно, закончились!

Сойкин завистливо протянул:

— На воле ты свой аппетит удовлетворял! Икорка там, балычок… Небось, летал позавтракать в Сочи, а пообедать в Ленинград?

— Отстань ты от меня, ради Бога! — взмолился Кузин.

— Ненавижу буржуев! — разозлился Сойкин. — Из-за таких, как ты, мне второй срок мотать…

— Что прилип к человеку? — заступился Великанов.

Сойкин отошел от Кузина, но словесный понос из него все лил, не кончаясь:

— Да какой это сейчас человек? Он там был человеком, на воле, когда деньги были и власть, а здесь он уже полчеловека, а срок припаяют, в зоне дерьмом опустят.

— Опускают того, кто опускается! — вмешался Григорьев.

Сойкин побаивался Григорьева, поэтому прекратил спор, бросив напоследок пообиднее:

— Только деревья умирают стоя.

И пошел к крану пить воду, чтобы скрыть и обмануть чувство голода.

— Присоединяйтесь к скромной трапезе, Андрей Андреевич! — вторично пригласил Великанова Кузин.

После второго приглашения отказываться было совсем неудобно, и Великанов охотно присоединился, тем более что денег на ларек у него не было. Поесть же Великанов любил.

Все ждали обеда и занимались кто чем.

Григорьев, шуганув Сойкина, лёг на койку отдохнуть, хотя спать не хотелось. Рудин пристроился в его ногах посидеть. Увидев лежащую на койке книгу, попросил Григорьева:

— Почитать можно?