Чарльз Вильямс - Глубокое синее море

— Не хочет говорить, — сказал Годард.

Линд кивнул:

— Будем надеяться, что это состояние у него пройдет. Но сделать сейчас ничего нельзя. Надо только ждать.

Филиппинец принес пластиковую миску с фруктами, несколько бутербродов на картонной тарелочке и воду. С Красицки предусмотрительно сняли ремень и галстук, чтобы он не смог покончить с собой.

Потом все вышли, и Линд запер дверь.

— Странно, что Красицки такой бледный, — заметил Годард. — Ведь он так много находился на свежем воздухе.

— Гелиофобия, — объяснил Линд. — Он не выносит солнечных лучей. Его кожа на солнце буквально вся сморщилась бы. Поэтому он должен от него всегда защищаться. К тому же в джунглях практически нет солнечного света. На этот счет у Красицки была довольно примитивная шутка. Говорил, что он не тянется к солнцу, а, наоборот, убегает от него. Хотите пройти со мной? Сможете посмотреть, как это делается.

— Вы имеете в виду Эгертона?

— Да. Его как раз готовят для погребения. Они спустились еще ниже. Вдоль машинного отделения тянулся темный коридор, на противоположной стороне которого находились складские помещения, холодильник стюардов и холодильные установки. Одна из дверей была не закрыта. Линд сунул туда голову.

— Ну, как у вас тут дела? — Потом вошел вместе с Годардом.

Это была стальная камера, свет в которую проникал только через потолок.

На двух деревянных подставках лежала дверь, а на ней — труп Эгертона. Его как раз зашивали в парусину. Боцману помогал молодой широкоплечий матрос со светлой бородкой. Гарри вспомнил, что кто-то называл его Отто. Оба подняли глаза, но ничего не сказали. Труп был уже почти весь зашит в парусину, оставалась только голова. Седые волосы мертвого теперь находились в полном порядке, и худое лицо в свете яркой электрической лампочки казалось мраморным.

— К ногам прикрепляется груз, — объяснил Линд.

Вошел капитан Стин.

— На задней палубе, у бакборта? — уточнил первый помощник.

— Да. И мне было бы приятно, если бы все, кто захочет участвовать в этой процедуре, явились бы в гражданском платье. За исключением тех, кто находится в наряде, конечно.

Линд кивнул:

— Я доведу это до сведения людей. В команде у нас два британских подданных. Было бы неплохо, если бы они тоже отдали ему последний долг. А мистер Годард, я думаю, согласится представлять собой пассажиров.

— Конечно, — ответил тот.

После этого боцман натянул парусину на лицо Эгертона, и оба мужчины начали делать последние стежки на полотне.

По обе стороны горизонта роились желтые, как сера, тучи, но солнце все еще продолжало немилосердно палить. Воздух был неподвижен, как перед смерчем. Стояла удушающая жара, и Годард подумал, что было бы гораздо лучше назначить церемонию погребения на более поздний час, так как если разразится гроза, то мистера Эгертона нельзя будет похоронить со всеми полагающимися в таких случаях почестями.

Вскоре на палубе воздвигли нечто вроде козел, в полутора метрах от борта, и вся свободная от вахты команда собралась полукругом вокруг этого места. Почти все были в гражданском платье: брюках и белых рубашках, но эти рубашки уже промокли от пота. Линд надел белый тропический костюм, и Гарри впервые увидел его в форме. На заднем плане стояли несколько человек из машинного отделения в рабочей одежде. Годард, Линд, боцман и два англичанина из команды, единственные, кто был при галстуках, встали рядом с козлами.

Вдали уже грохотал гром, когда с верхней палубы спустились Карин и Мадлен Леннокс, сопровождаемые капитаном Стином, который нес в руке библию. На обеих женщинах были простые летние платья.

Склянки пробили четыре, зазвенел машинный телеграф, и машины остановились.

Линд сделал знак боцману. Стальная дверь трюма поднялась. Годард последовал за боцманом и двумя англичанами в коридор. Дверь маленькой стальной каюты была открыта, а труп, зашитый в парусину, все еще покоился на двери. Все четверо взяли дверь за края и вынесли труп на яркое солнце. Установив его на козлах, они отступили назад. «Леандр» прошел еще немного по инерции, а потом окончательно замер.

— Помолимся Господу Богу нашему, — сказал капитан, и все склонили головы.

Солнце ярко светило, опаляя всех лучами, гром продолжал громыхать, а капитан начал читать молитву:

— «Всемогущему Богу было угодно взять к себе душу нашего почившего товарища, и мы доверяем его бренную оболочку толще морской воды…»