Артемий Люгер - Быть киллером

— Yes, I do, — ответил я машинально, — Так ты?…

— Так я, — сказала она. — Но, Господи, акцент!

— Интересно, — сказал я, — и где же ты заработала свои погоны?

— А вот это тебе знать не нужно, — сказала она, — а то ещё разлюбишь…

Не знаю, что и как унюхивал Георгий Карпович, но Дашка своим женским нюхом явно стала что-то подозревать. Чтобы не завраться окончательно, я ей рассказывал о жене начальника, старой мымре, которую вынужден возить по магазинам и салонам, и потихоньку обучал новым постельным приёмам, о которых, конечно же, «вычитывал в мужских журналах».

Однажды, перед тем, как выйти из машины у своего дома, Анна Михайловна сказала:

— Ты знаешь, Андрюша, когда я на тебя смотрю, я часто вспоминаю Есенина.

— Ну да, — сказал я, — он был блондином, а я тёмный. Почти брюнет. Да и никто никогда не говорил мне, что я на него похож.

— Да я не его вспомнила, — рассмеялась Анна Михайловна, — а его строчку. Помнишь: «Милый, милый, смешной дуралей…»?

— Так уж и дуралей, — я сделал вид, что обиделся, — может, конечно, не Спиноза, но и не…

— А кто ж ещё, — сказала она, — ему говорят комплимент, а он ещё обижается. Конечно, дуралей.

Она легонько коснулась моей щеки накрашенными губами и выпорхнула из машины.

Моя квартира в смысле безопасности казалась нам предпочтительней квартиры шефа, и мы изредка, когда он укатывал в командировку, в ней ночевали. Существовала, конечно, возможность Дашкиного налёта, но ключей у неё не было и, приняв некоторые меры предосторожности, можно было спать спокойно. Как-то раз утром я сделал кофе, поставил на маг кассету с битлами и лёг обратно в постель. Мы прихлёбывали кофе и слушали музыку.

— Как-то никогда я не любила битлов, — задумчиво сказала Анна Михайловна, — хотя один раз чуть не переспала с Джоном Ленноном.

— Вот это да! — Сказал я почти потрясённо, — как? Каким образом? Где?

— В Лондоне, — сказала она, — после их концерта. Мы уже шли в его номер, но тут налетела какая-то его поклонница, по-моему, просто сумасшедшая и, можно сказать, силой утащила его к себе. Я, конечно, могла её вырубить, но, помню, подумала: «А на хрен мне нужен этот сморчок?» — и спокойно пошла обратно.

— А что ты делала в Лондоне?

— Георгий Карпович тогда работал там культурным атташе, ну, то есть, работал под крышей посольства — пока его не турнули в Пятое управление. Ну, а я, разумеется, при нём.

— То есть, когда-то он всё-таки был разведчиком. И ты думаешь, что он нас совсем не подозревает?

— Думаю, что подозревает максимум со второй нашей поездки, а всё понял максимум с четвёртой, — рассмеялась Анна Михайловна.

— Всё знает, — сказал я, совсем сбитый с толку неожиданной информацией. — Ты же говорила, что если он узнает, он меня убьёт.

— Это я для того, — снова рассмеялась она, — чтобы ты проникся важностью момента, чтобы понял, какая у тебя яркая и роковая любовница.

— Да нет, — пробормотал я, — по-моему он со мной, как всегда, ну, по-прежнему…

— Насчёт убить — на это у него рука не дрогнет, — Анна Михайловна сказала это с полной убеждённостью, — но только если это ему выгодно, и решительно ничем не грозит. А пока что он в этом выгоды не видит. Что я не храню ему супружескую верность, он знает давно. Первое время попсиховал, а потом понял, если имеешь жену на двадцать лет моложе, кое на что должен закрывать глаза. Я думаю, что ты его в этом качестве даже устраиваешь: во-первых, если у жены есть любовник, то пусть, по крайней мере, будет на глазах. А во-вторых, он боится такого любовника, к которому я могу уйти.

— А ко мне, выходит, ты уйти не можешь? Ну конечно, простой водитель, сопровождающий жену шефа по магазинам…

— Не говори глупости, Андрюша, — сказала Анна Михайловна и притянула мою голову к своей обнажённой груди. — Подумай сам: на что тебе нужна в жёны пожилая блядь с грязным чекистским прошлым?

— Почему обязательно, — забормотал я куда-то между её грудей, — вовсе не…

— Ну, хватит, — сказала она мне в ухо, — повтори-ка лучше, как тебе нравятся мои губы.

— Ужасно нравятся, — промычал я, и тут же занялся ими — всеми четырьмя по очереди.

Короче, женским вниманием я обделён не был. Но вот мужской дружбы мне не хватало. Я с детства был не очень общительным, поэтому, наверное, и получилось так, что не обзавёлся прочными дружескими связями ни с одноклассниками, ни с соседскими ребятами, с которыми вместе гонял мяч и ходил на каток. С одноклассником Вадькой Стороженко судьба меня столкнула случайно, аж на Кипре. В Афгане друзей тоже не обрёл: там дружили в основном с земляками, а в нашей роте ленинградцев было раз-два — и обчёлся. Как раз двое — я и Лёха. А теперь — ни Лёхи, ни Вадьки. Сеня, с которым я уже было подружился на курсах английского, слинял в Штаты, и я опять остался один.