Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]

Сынок взял валявшийся на кровати финский нож, протянул Даше торжественно. Она взглянула на серьезную мину Сынка, на сидевшего на стульчаке Леху и снова рассмеялась.

— Это вы зря смеетесь, раскрасавица Паненка, — Сынок покачал головой осуждающе. — Вы возьмите эту штуку в руки, исследуйте, так сказать, вещественные доказательства. Она же, эта штука, острая. Они же порезаться могли. Вы обратите внимание, как гуманно с неразумным обошлись. Ведь не в гостиной либо тут, в спальне, пристегнули. А вдруг они в туалет захочут? Эдак и конфуз получится. Мы такой момент предвосхитили, тут, на месте, посадили, штаники заранее сняли.

Даша заметила, что штаны Лехи действительно лежат на ботинках, а сам герой полами пиджака прикрывается.

— Да отпусти ты его, Сынок, — Даша неожиданно подумала: «А где сейчас Хан чернявенький? Вот уж смех будет, когда убежит он».

Девушка выскочила из ванной и увидела Анну и Хана, которые накрывали на стол. На щеках Анны сиял румянец, а на смуглой щеке Хана Даша заметила следы помады. Девушка подошла, вытерла щеку, взяла парня за подбородок, заглянула в глаза и сказала:

— Ты, мальчик, торопись, жизнь, она коротка. — Сообразила, что болтает совсем лишнее, добавила: — На седьмом-то десятке целовать не будут, — и поцеловала его в другую щеку.

Когда Даша вышла, Савелий Кириллович и Корней спор прекратили. Каждый задумался, а собственно, зачем они рогами уперлись? Девушка ушла, исчез зритель, перед которым они разыгрывали ни одному из них не нужный спектакль. Оставшись вдвоем, они неожиданно поняли, что им совсем не тесно, они же единомышленники и ни к чему им друг перед другом ваньку ломать. В братство воровское ни один из них не верил, жизнь соседа не ценил, чужими руками взять побольше, самому не замазаться, вот и весь сказ.

Корней взглянул на старика, тот ответил ему мудрым всепонимающим взглядом, и они оба улыбнулись. Хозяин поднялся, достал бутылку коньяку, наполнил рюмки. Выпили молча, в слова оба не верили, знали: пока нужны друг другу, будут вместе, а там что бог пошлет.

— Корней, ты про мильен не шуткуешь? — нарушил молчание старик.

— Если не миллион, так тысяч шестьсот должно быть, — ответил Корней. — Но ты же понимаешь, Савелий, сам я на это дело не пойду.

— Оно понятно, — согласился старик, — возьмешь, а жизни нет, товарищи весь огород перекопают…

— Может, и не найдут, только я жить хочу, а не ждать, когда рассветет. И что за привычка у уголовки на рассвете приходить?

— Верно, Корней, тяжелая у нас судьба, — вздохнул старик и взглянул хитро. — Молодым оно много легче. Удачный скок залепил, гуляй, сори денежками, песни пой о воровской жизни вольготной. Не жизнь — малина. Хоть час, да мой. Человеку часу мало, ему куда больше требуется. Самому брать не надо. Кого же ты наладить думаешь?

— Ты же видал, двое у меня живут. Хан не откажется инструмент сготовить. Милиционер часу своего ждать будет, он думает, навел сюда уголовку, вот-вот товарищи объявятся.

— А если он по металлу не работает?

— Мелентьева не знаешь? — Корней усмехнулся. — Разве он неумеху пошлет? Раз Иван Иванович прослышал, что мне работник по металлу требуется, и решил своего подсунуть, то уж не сомневайся. Мальчик дело знает по высшему классу. Он мне все как надо сготовит, тогда Сынок его и уберет за ненадобностью.

— А не пойдет Сынок на мокрое?

— Моя забота. Сынок пройдет по мокрому и дорожку себе назад отрежет. Сам понимаешь, кто товарища убрал, билетик купил в один конец, только вперед, все остальные пути заказаны. Сам по молодости…

— Знаю, Корней, — старик хихикнул. — Сколько ты ребятишек сыску отдал, свою жизнь выкупая? Ужас…

— Не помню, Савелий, — огрызнулся Корней. — Но вот один человек, его тогда Юрием Семеновичем Кульковым величали, в третьем году, в Новгороде…

— Не по делу меня, Корней, на прошлое потянуло, — скороговоркой перебил Савелий. — Старый я, старый. Ты сказывал увлекательно. Ну, согрешил Сынок по молодости, а дальше?

— Сам он намеченную мной кассу и возьмет. Не век же парню по церквам лазить? Такую удачу Сынку не пережить, — закончил Корней. — Как, Савелий, полагаешь?

Савелий Кириллович полагал правильно, только никак не мог сообразить, каково же его собственное участие в задуманном Корнеем деле? Никаким краем он тут не касается, совсем не нужен. А коли так, зачем рассказано? Неужто ошибся старый и Корней с ним решил, а сейчас потешается?