Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]

Старик начал подниматься, ожидая, что Даша руку подаст, но ей комедия надоела, и она с места не двинулась. Леха в два шага пересек гостиную, поставил Савелия Кирилловича на ноги, Леха большим умом не отличался, однако понял: заложил его старик, в этом доме в щебечущих птах не верят.

— Тихо ты! — взвизгнул старик, поднятый на воздух могучей рукой. — Не шали, зашибешь, ребятишки не простят. — Он оттолкнул охранника. — Показывай, Паненка, своих женихов. Тебе который из них больше личит?

Они перешли в соседний номер, Даша приложила палец к губам, старик усмехнулся: знаю, мол, не учи. Отлепив кусок обоев, Даша вынула из стенки кирпич, указала старику на приготовленное загодя кресло. Усаживаясь, он собрался было по привычке охнуть, но вовремя сдержался.

Николай Сынок стоял на голове и говорил:

— Ты, кореш, спишь плохо. Может, влюбился в нашу надзирательницу?

Хан смотрел на Сынка удивленно, затем крутанул пальцем у виска, вскочил с кровати и стал ее аккуратно застилать. Заправив на манер солдатской койки, уложил подушку фигурно, взглянул, отстранившись, остался доволен.

Сынок продолжал стоять на голове и, обиженный недостаточным к своей исключительной персоне вниманием, вновь заговорил:

— Мне эту гимнастику индус Фатима показал. Факир. Слыхал?

Хан отрицательно покачал головой и ушел в ванную. Сынок отжался и пошел на руках следом.

— Ты ночью не спал. Язык доедал? Затащил неизвестно куда и еще не разговаривает.

— Встань на ноги, — Хан пальцем чистил зубы, умываясь, потер ладонью щеку, поморщился. — Надо у Даши бритву попросить и зубные щетки.

Сынок встал на ноги, вышел в спальню, оглядел свою мятую постель рядом с аккуратной койкой и спросил:

— Ты случаем не кадет? — и рассмеялся, потому что на блатном языке «кадет» означает — молодой неопытный сыщик.

— Я генерал, — Хан начал примеривать принесенную Дашей одежду…

Сынок в гостиной обошел вокруг стола, попытался открыть дверь, впрочем, сделал это без особой надежды на успех.

— Не вопрос, замочек для блезиру. — Хан, уже одетый, вошел в гостиную, взялся за белую крашеную решетку на окне и дернул так, что посыпалась штукатурка. — В момент выдерну. — Он отряхнул ладони, повернулся на каблуках, демонстрируя новый костюм. — Ну как?

— Фраер обыкновенный, — подвел итог Сынок. — Вчера от сохи, привезли по железке в мешке, на ногах следы от онучей остались.

— Так, да? Тогда неплохо. Самый лучший вид, когда на приезжего смахиваешь.

Сынок, как был, в одних трусах, прыгнул на диван, сел, обхватил голые коленки.

— Сядь, Степа Хан, давай покалякаем. Кто ты такой? Куда привел? Как дальше жить думаешь?

Хан посмотрел из-под черных бровей сердито, хотел огрызнуться, передумал и сел в шикарное кресло.

— Можно и серьезно поговорить, — рассудительно произнес он. — Только зачем? Нам с тобой делить нечего.

Николай Сынок пытался улыбочку изобразить, смотрел нехорошо, все меньше и меньше ему нравился случайный знакомый. И случайный ли? Как говорится, бог не фраер, ему подсказчик не требуется.

— Чего молчишь? — спросил Хан. — Я твоего имени не называл, с собой идти не уговаривал. Ты сам ко мне прилип, расстанемся красиво.

— Как?

— Ты в дверь, я в окно. Хочешь, наоборот.

— Соскакиваем отсюда? Сейчас? — Сынок поднялся.

— Я сюда по делу пришел, а ты хочешь налево, хочешь…

— Хан, кто тут… — перебил Николай, замялся, подыскивая слово. — Давай не будем. Хорошо? Я к тебе ничего не имею. А ты ко мне?

— Оставь, — Хан пожал плечами. — Только чего ты хочешь, не пойму.

— Ты меня привел, я к тебе пристал, мы сюда пришли. Так?

— Ну?

— Это что? Малина на Тишинке? И я говорю — нет. Меня никто тут не знает. Я пришел, переспал, оделся и адью? Ни тебя, ни меня отсюда в жизни не выпустят. Ты что же думаешь, люди такое делали, — Сынок указал на стены и обстановку, — чтобы Коля Сынок заскочил и спалил все дотла? Ты, Степа, меня совсем за идиота держишь? Когда такую хазу засвечивают, то на дело ведут, вот, — он пальцем чиркнул по горлу, — по мокрому. Либо в мешок, либо в пруд.

— Брось, Сынок, — Хан смотрел растерянно, оглянулся, погладил плюшевую обивку кресла. — Брось, говорю. Я на мокрое ни в жизнь. И в пруд тоже не надо, — он замолчал.

— Ты куда пришел? Кто тут хозяин? Ты куда шел, дурак стоеросовый? — Губы у Сынка дрожали, взбухли на горле вены, еле сдерживая бешенство, он перешел на шепот: — Ты чью одежу надел? Ты чьей шамовкой вчера ужинал? — Он указал на неубранную посуду. — Кто эту девку содержит? Эти двое, за конторкой, кто такие? Ты платье на мамзель рассмотрел?