Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]

— Был я у дяди на поруках, там встретил тезку твоего…

— Заправляешь, — Леха улыбнулся, поскреб рыжую щетину, обнял Хана за плечи, повел в угол. — Как он там? Я лишь намедни узнал, что заболел тезка…

— Он неделю как на курорт приехал, повязали его у барыги, за ним чисто, подержат и выгонят, — говорил Хан быстро. — Так он тебе велел передать.

— Уважил, уважил, — рокотал Леха. — А ты как? Вчистую?

— Если бы, — вздохнул Хан. — Под венец вели, червонец обламывался, соскочил…

— По мокрому?

— Никогда, — быстро ответил Хан. — Но не один, — указал взглядом на Сынка. — И как есть, — он провел ладонями по карманам. — А тезка твой сказал, что его Корней искал…

— То его, — перебил Леха. — Твоего имени никто не называл. Я тебя даже во сне не видел.

— Раз мне тезка Корнея назвал, значит, гожусь.

— Что же ты хочешь?

— Спрячь нас, скажи Корнею как есть, пусть решает.

— Тебя можно, а этот к чему? — Леха покосился на Сынка, который своей фрачной парой выделялся среди порядком обшарпанной публики.

— Это же Сынок, — сказал Хан.

— Чей? — придуриваясь, спросил Леха; заметив, как скривился Хан, сказал: — Слыхал, слыхал: разговоров много. Тебя-то как кличут?

— Хан, — ответил, а сам подумал: «Леха кличку Сынок явно слыхал, и держится парень нагло, будто в законе он абсолютно. Сынок? Сынок? — напрягал память Хан. — Почему же я его не знаю?»

— Точно окрестили, на татарву смахиваешь. Ждите, — Леха хотел идти, но задержался. — Скажи своему Сынку, чтобы он с Барином в игру не ввязывался, останется в чем мать родила. — Он утробно хохотнул и неожиданно легким шагом направился к выходу.

Сынок, прислонившись к колонне, видимо, собирался играть в карты с хорошо одетым мужчиной средних лет. Котелок и трость игрока держал какой-то пьянчужка, смотрел на Барина подобострастно и фальшивым голосом говорил:

— Барин, вы же не в клубе, опомнитесь… Здесь же вас обчистят…

— А мне не жаль мово второго мильёна… — сверкая золотыми коронками, говорил Барин и тасовал так, что о его профессии не догадался бы только слепой. Вокруг играющих собрались любопытные.

— Опять связался, битому неймется, — говорил один.

— Вчера пятьсот оставил.

— Третьего дня тысячу…

Сынок глядел на Барина восторженно, на зрителей виновато и, смущаясь, говорил:

— Нам много не надо, червончик-другой — и в аккурат закончим. Я счастливый, батя мне ишь какую одежонку купил, женить собирается. — Он лучезарно улыбнулся.

Хан собрался было вмешаться, но, вспомнив гонор нового приятеля, раздумал: «Больше червонца у него нет, а на вещи играть не дам».

Барин ловко справился со своим делом, сложил колоду так, что Сынок мог выиграть лишь прошлогодний снег. Сынок снял неуклюже, последовал «вольт» — прием, при котором колода возвращается в первоначальное положение.

— Войдите, — Барин бросил в свой котелок червонец.

— Чего? А, гроши, — догадался Сынок и долго шарил по карманам, отворачивался, чтобы не видели, где и сколько у него лежит.

— Пожалте, — он положил червонец, взял у пьянчужки котелок, надел себе на голову, качнулся неловко, толкнул Барина и выбил у него колоду.

Мастерски сложенные карты рассыпались.

— Извиняйте, извиняйте, — Сынок нагнулся, помогая собрать карты, придерживал сползающий котелок, приговаривая: — Червончики, голубчики, где вы?

Барин болезненно поморщился, сложил колоду и спросил:

— Дать или сами возьмете?

— Сам, только сам, ручка счастливая. — Сынок показал всем свою руку, взял снизу две карты и открыл туза и десятку.

— Счастье фраера светлее солнца, — сказал Барин.

Сынок вынул из котелка червонец, сунул в карман, подождал, пока Барин положит новый, прорезал колоду, дал снять.

— Открывайте по одной снизу, — сказал Барин.

Сынок открыл семерку, затем короля. Барин кивнул, мол, еще. На колоду лег туз.

— Не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз, — пропел Сынок.

— А Барин, кажись, на приезжего попал, — сказал кто-то.

Игра продолжалась еще минут пять. Сынок забрал у Барина шестьдесят рублей, часы и кольца, перестал дурачиться, смотрел на жертву равнодушно. Когда Барин начал в очередной раз сдавать, Сынок небрежно вынул у него из рукава туза и сказал:

— С этим номером только в приюте для убогих выступать. — Надел Барину котелок на голову: — Спи спокойно, тебя сегодня не обворуют.

Кругом рассмеялись, и, хотя выиграл чужак, народ веселился от души: ловких здесь уважали. Хан следил за происходящим и, с одной стороны, радовался за приятеля, с другой — злился его успеху, малый и так не подарок, теперь зазнается еще больше.