Леонид Влодавец - Приговоренный

— Садись в кресло. Это теперь твое.

— Да? Удивился Клык. Вера тоже, но промолчала. Тогда садись. Теперь ты тут… шеф. Хо-зя-ин так это по-русски? Уи? Понял?

— Уи-Уи- кивнул Клык — только я ни хрена не понял.

— А это и не надо. Чтобы ты не был совсем дурак поясню. Есть закон — большая собственность — большой налог. Меньше — налог меньше. Уже понял?

Понял… А что надо делать?

— Ничего. Надо только писать автограф там, где буду говорить я. И сейчас, и еще много раз когда будет надо.

Жак нажал какую то кнопочку, и зеркало, висевшее на стене, напротив стола — в массивной позолоченной раме, опустилось куда-то вниз, на манер автомобильного стекла. Под ним, оказывается, прятался вделанный в стену сейф. Жак набрал на панели дверцы шестизначный код, открыл дверцу и полез в сейф. Оттуда он выудил папку в кожаном переплете и принес на письменный стол.

— Вот. Ты должен поставить свои автографы на каждой странице. После этого забудь, что есть я. Совсем! С тобой будет работать Морис Кокран, что он скажет — все надо делать. Ты — патрон офисиаль, он — патрон реаль. Надо будет учить франсез. Девушка там, — Жак мотнул головой в сторону предбанника, — ваша, русская. Будет вас учить и переводить, пока не выучишься.

— Кем подписываться? — спросил Клык, растерянно вертя папку в руках. Жак улыбнулся, хлопнул себя по лбу и сказал:

— Эскьюзе муа! Забыл! Теперь ты — месье Пьер Князефф, а она — мадам Вера Князефф. У вас будут паспорта, удостоверения и водительские права на это имя. Позже. А пока надо брать лист и писать автограф много раз. Тренировать. Писать надо так: A. Knjazeff. Репете, силь ву пле!

Клык начеркал три десятка подписей на чистом листке, прежде чем наконец добился такого начертания, которое устроило Жака. А после этого поставил еще кучу таких же закорючек на бумагах из папки. Они были сплошь на английском и французском языках, а потому Клык, ежели б и захотел, ни шиша не прочел бы.

Черкая автографы на листах, Клык думал и гадал не о том, что и зачем подписывает. Его и увезли сюда, чтоб не спрашивал. Не знал он, что хитрая судьба приготовила такой прикол…

Но все-таки он думал. Понимал, что превращается в раба, невольника, подставную фигуру, прикидывал, надолго ли будет нужен, старался представить себе, куда уехала и в чьи руки угодила «Пресвятая Богородица» в бриллиантовом окладе. Где-то слышал Клык, что Богородица — Руси покровительница. И ему помогла, хоть жил он не шибко по Писанию.

А он, условно говоря, продал ее. Точнее, жизнь за нее купил…

Когда все было подписано, Жак просмотрел всю папку от и до, улыбнулся и сказал:

— Молодец! Ты не пожалеешь. Идем, покажу ваш дом. Будешь жить, как Цека!

И он повел их по комнатам, нахваливая мебель, картины, посуду, телевизоры, всякую хитрую технику… Показал гараж с тремя машинами, сказал, что теперь за четой Князефф числятся какие-то торговые компании, два банка, три газеты, яхта, несколько вилл, еще чего-то. Даже самолет…

Вера, кажется, была в состоянии легкого шока. Она не была дурочкой, прекрасно понимала что все это богатство — чужое, а они здесь — просто элемент обстановки. И в любой момент, когда взбредет в голову настоящим хозяевам — они и не узнают никогда, кто это был, — их с Клыком просто уничтожат. Просто, без нравственных терзаний и мучений. Так, как простые люди выбрасывают ненужные вещи Понимала и то, что жизнь их станет, по сути дела, рабской, подневольной, не хуже, чем сам Клык. Что она никуда не выйдут отсюда без охраны и весь остаток жизни проведут под жестким контролем, даже если и и велят переехать отсюда на другой конец света.

Все знала, все понимала, но…

Впервые за долгие годы она наяву увидела Мир Красивых Вещей. Тот мир, о котором ей мною рассказывали, который она видела в иностранных фильмах, на страницах привозных журналов и так далее. Так хотелось чуть-чуть в нем пожить, хотя бы поиграть в него! И вот эта мечта рядышком. Здесь все, как у тех Таинственных богатых, которые неизвестно отчего проплакали столько серий. Да тут недельку пожить — и можно хоть живьем гореть! К черту всю эту Россию с ее дураками и дорогами, ворами и чинушами, с той дурацкой областью, где стоит родной, но пакостный город со своими иванцовыми и штангистами. Да, там мать и отец, их семьи, которые Вере дороги, и она когда-нибудь наверняка по ним соскучится, но ведь не сегодня, не сейчас. Сейчас же она переоденется в то, что подобает носить хозяйке такого дома, а перед этим, наверно, вымоется в шикарной просторной ванной с небольшим бассейном, а после, вечером, ляжет спать в той великолепной, прелестной спальне. И не одна…