Братья Швальнеры - Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Я не могла уже видеть, как на моих глазах умирает самый живой из людей, мучимый тоской по родине и по оставленному там убитому отцу. Видит Бог, если б не эта война, я бы сама оставила Георгия. Да, мне было тяжело и тоскливо. Но ведь когда ноша одной вьючной кобылы и так едва посильна для неё, то вторая просто может её убить…

К счастью, мне не пришлось высказывать Георгию свои сомнения и опасения – несколько дней спустя после того, как известие о начале войны пришло в Тополь, он уехал. Через месяц я получила от него письмо.

“ Дорогая Елена! У меня для тебя много приятных новостей. Главная из них состоит в том, что меня как потомственного серба сразу отправили в атаку на Белград. Понимаю, звучит чудовищно, но, пребывая здесь, я словно бы вернулся назад. Вдохнул родного воздуха – и напитался им ещё на много лет вперёд. А воздух здешний ты помнишь – в нём витает дух свободы, дух войны, дух счастья и радости. Он не оставляет равнодушным никого, кто хоть раз наберёт его полной грудью. И пробуждает сразу самые лучшие чувства. Одно из них – любовь к родине и сострадание к ней, коль скоро гнетёт её враг, обременяет игом, мучает и пытает самых родных нам людей. Нет, не с сербами я воевал – те, кто против султана, ушли в горы и прячутся там, а те, кто с ним – уже не сербы. Я воевал с жестоким завоевателем, подлым гегемоном, сосущим кровь из маленькой и гордой, но вечно унижаемой нации. И не ослабить руку, не сложить оружие помогал мне именно родной воздух. Должен тебе сказать, что земля и небо, реки и степи, люди и их оружие – всё словно бы выталкивает турок оттуда, где не принадлежит им и никогда не будет принадлежать ни пяди. Не в гайдуках дело и не в сербских патриотах – просто всему на свете приходит конец. И если не могут его положить люди, положит его Бог. Уверяю тебя, он настал. Скоро мы вернёмся домой. Не могу сказать большего, но знаю – ты мне веришь. Потому что верю тебе…

Ещё об одном хочу тебе сказать. Русские. Это удивительный народ, коего я раньше не встречал, но много о них слышал. Слышал от моего отца. Он рассказывал мне, что к сербам никто и никогда не относился добрее, терпеливее, справедливее. Русский прост настолько, что даже в ущерб себе, от жалости к угнетённому сербу, отдаст тому последнюю рубаху. Сейчас, когда мы встретились с войсками русского царя под Белградом, могу тебе сказать – так и есть. Меня поразило, насколько мы похожи. При всём величии обеих наших наций, каждый из нас прост и неприхотлив. У нас нет австрийской заносчивости и турецкой подлости, хотя души и силы побольше, чем в тех двоих. Каждый из нас владеет ружьём в совершенстве, но не применяет его где попало – а только в крайнем случае. Одним словом, я повстречал давно потерянных братьев и много дней ходил счастливый.

Ещё русский рассказал мне историю о том, как больше ста лет назад русский патриарх решил изменить церковные обряды, посмотрев на наши молебны и богослужения. Не все поддержали его – пришлось сразиться с ордами тёмных и невежественных людей, прежде чем идея славянского воссоединения восторжествовала. Я подумал – надо же, что значит истинная вера и любовь к братьям! Всё и всех можно принести в жертву ради нашей дружбы. И, если представится мне такой случай, будь уверена – так я и сделаю .”

Хороша та война, что заканчивается миром – так случилось и сейчас. Весь в наградах, Георгий вернулся в Тополь и велел мне собираться – османы заключили с австрияками мир, уступили им много плодородных земель, а всех австрийских солдат приняли на службу в армию. Георгий стал полковником и командиром войска гайдуков, рос по службе, а я с удивлением взирала на город, который покинула, казалось, ещё вчера, но уже сегодня почему-то не могла узнать.

Обычно после долгой разлуки с местом, в котором родился, человек спешит туда, где живут его воспоминания – улочки, дома, сады, фонтаны, неказистые и не бросающиеся в глаза случайному прохожему, могут значить для приезжего больше, чем могилы предков. Я навестила места, где упокоились мои родители. Было ли мне грустно? Да… Конечно… Вот только слёзы почему-то навернулись на глаза не сразу и как-то нехотя – только потому что надо, что ли. Что-то было в этом городе такое, что делало моих родителей уже словно бы и не моими.

Конечно, долгая разлука и гнев отца на меня и Георгия, запрещавший писать нам любому из обитателей дома, сделали своё дело – между нами пролегла мертвенно-холодная стена. Хоть и не разорвёшь кровные нити, сколько ни тужься, а всё же даже дёргать за них лишний раз не надо – память о склоке останется в сердце навсегда. Я тогда подумала, что именно наше расставание так охладило меня, что я не убиваюсь на отчей могиле. Но потом я сама сделала то, что обычно делают гости, приехав на родину, бывшую их домом, но давно уже ставшую чужим.