Анатолий Баюканский - Тайна перстня Василаке

— Это что за чертовщина? — грубо окрикнул я, чувствуя, как холодный липкий пот заструился между лопатками. «Лицо» не пошевелилось. Я скинул одеяло, вскочил на ноги, ткнул кулаком в угол, целясь прямо в нос, но… на мансарде никого, кроме меня не было, лишь шальная птица чиркнула о ставни. Мне стало не по себе.

Нужно было уснуть, забыться, однако сон не шел. Я лежал на спине, уставясь в потолок, напряженно стал думать над тем, что бы это значило. Вспоминал, вспоминал, словно складывал мозаичное панно — черточку к черточке. И вскоре вспомнил. Да, я неоднократно видел человека с похожим лицом. Встречал у подъезда дома, на лестнице. Обычно молодой пижон в длинном пальто подъезжал на белой «Ауди», легко взбегал по лестнице, демонстративно игнорируя лифт. Кажется, он поднимался на восьмой этаж к своему то ли другу, то ли компаньону.

И тут меня словно шилом кольнуло в бок. Боже правый! Как я до этого сразу не додумался? Недавно у нас в доме произошло событие, которое потрясло жильцов: всеобщий любимец из «новых русских» Генрих Либединский вдруг ни с того, ни с сего, выбросился из окна восьмого этажа.

Сколько было по этому поводу толков, пересудов, сколько сплетен, в которые никто из нас не мог поверить. Генрих был всегда улыбчив и щедр: пацанам часто раздавал шоколадки и «сникерсы», старушкам, божьим одуванчикам, мимоходом совал в карманы червонцы. Жил Генрих в полном достатке, разъезжал на красивой машине, его женой все любовались. По слухам, ни рэкет, ни банкротство, ни враги не грозили удачливому фирмачу. Однако злая сила заставила его перешагнуть роковую черту.

Я долго ворочался с боку на бок на жестком топчане, гнал прочь тягостные думы, но перед моим взором, как живое, стояло горбоносое лицо.

Лишь под утро, когда неясно забрезжил рассвет, и в лесу начала свой привычный отсчет кукушка, я задремал. И приснился мне странный сон: прямо над моей головой, словно на экране телевизора, высветилась картина в золоченой рамке. Все перемешалось в моем сознании — сон, явь, бред. Однако картина была удивительно четкой. Я мысленно спросил себя: «Что это еще за напасть?» И вдруг мягкий женский голос совершенно отчетливо произнес: «Старик с поводырем».

В автобусе, заполненном пенсионерами, я попытался связать воедино два ночных видения. И удивительно легко нашел общую связь. А если Генриха заставил броситься с восьмого этажа горбоносый с бородкой? Только никак не мог «пришить» к происшествию картину «Старик с поводырем». Какое отношение имеет она к самоубийству, к горбоносому, к Генриху?

Возвратясь домой, я больше ни о чем не мог думать, как о видениях на дачной мансарде. Говорят, только позови черта, он тут как тут. На третий день опять-таки то ли во сне, то ли наяву я увидел Генриха. Было такое ощущение, что мне удалось вступить с ним в телепатическую связь и вернуться в прошлое, в тот роковой для него день. Генрих сильно нервничал, не знал, куда себя девать, бормотал бессвязно. Потом, вытянув вперед руки, как лунатик, пошел к окну. Я крикнул безголосо, как бывает во сне, хотел остановить его, не смог, пораженный новым видением — за Генрихом, будто по воздуху, плыли слепец-старик и мальчишка-поводырь. И еще мне показалось, что слепец легонько подталкивал Генриха…

На следующий день, не выдержав изнуряющих раздумий, я сел за стол, быстро сочинил первое в своей жизни заявление в милицию. Подробно изложил свою сверхъестественную версию самоубийства предпринимателя. Боясь, что передумаю, порву заявление, быстро вышел из квартиры, спустился на лифте на первый этаж и едва не столкнулся с Жанной, вдовой Генриха. Очень удивился: русая красавица выглядела дурнушкой — осунулась, под глазами темные полукружья, черный плат старил ее лицо. Мы взглянули друг на друга и… остановились.

— Жанна, — неожиданно спросил я, — есть ли у вас в квартире картина «Старик с поводырем»?

— Картина? Не понимаю, зачем она вам? У меня такое горе, а вы про какую-то картину.

— Откуда она у вас? — я игнорировал встречный вопрос Жанны. С волнением ждал ответа, казалось, шел по тонкому льду. Еще мгновение — и все решится: либо вступлю на твердый берег, либо рухну в полынью.

Жанна насторожилась. Наверняка слышала, что я либо журналист, либо писатель. В любом случае подумала о том, что хочу рассказать в газете о ее горе. Мне передался ее душевный трепет. Понял: сейчас она уйдет. Спросил напрямик:

— Как зовут горбоносого?

— Это еще зачем?

— Генрих не самоубийца, я это чувствую. Если вам дорого его доброе имя…