Инна Тронина - Отторжение

— Алло!

Я смотрел в зеркало и видел, что жена пропала, нырнула в темноту, слегка красноватую от света лампы в гостиной.

— Андрей? Извини, что так поздно. Это Саша!

Антропова говорила энергично, громко, без всякой пьяной слезливости. Доехала, значит, благополучно, чему я рад. Говорит вот и не знает, что я почти покойник.

— Меня приняли, выделили комнату. Всё в порядке. Я почему звоню-то… Удалось застать адвоката Хенталова! Прямо сейчас, в офисе. Представляешь? Он где-то на окраине Москвы живёт. В Медведково, кажется. А тут заехал после вечернего допроса кофе попить, чтобы не задремать за рулём, и я на него прямиком нарвалась. Без секретарши, без ничего. Правда, классно?!

— Великолепно! — Я действительно обрадовался, но как-то отстранённо. — Значит, с Прохором будет порядок? Хенталов берёт дело?

— Предварительное согласие я получила! — Сашку буквально распирало от счастья. — Он попросил утром девятого марта подъехать в офис и подробно всё рассказать. Всё очень удачно складывается, не сглазить бы! Да, тебе для сведения. Хенталова звать Энвер Хасанович. О гонораре мы пока не говорили.

— Всё равно придётся обсуждать — пусть девятого числа. Но это уже не телефонный разговор.

— Конечно, не телефонный, — Саша заметно сбавила тон. — Ты ещё согласен помочь? Не передумал?

— Нет.

Хорошо, что Сашка позвонила! Надо Гаю завещать энную сумму. Франсуаза в этом отношении — человек надёжный. Чек оставлю в запечатанном конверте, для Александры. Для Фрэнс это вообще не деньги, а Проше пригодятся.

— Завтра утром заезжай за баксами. Их надо будет в Питере получить.

— Может, сейчас разберёмся? — осторожно предложила Александра.

— Нет, сейчас я спать хочу — очень устал.

Так, и тут порядок. За Гая я спокоен. Возможности «золотых» адвокатов поистине безграничны. Ведь как чувствовал Гай, когда осенью упомянул эту фамилию. И, пожалуйста, информация пригодилась ему самому! А Сашка добьётся того, чтобы взять детей под опеку. Если любовь сильная и давняя, преград для неё нет.

— Тогда спокойной ночи?

Сашка явно хотела ещё поболтать, но понимала, что я не в настроении.

— Приятных снов.

Я, не дослушав, сунул трубку в гнездо. Франсуазы в прихожей не было. Кажется, она чем-то шуршала в спальне. Я быстро вернулся в кабинет, открыл чековую книжку, заполнил нужные графы. Проверил, запечатал в конверт, написал на нём имя Александры. Я уверен, что Фрэнс себя в руки возьмёт. Они на Западе по-другому относятся к смерти. Не начинают рыдать до тех пор, пока не утрясут дела с наследством.

Я положил конверт на кофейный столик — чтобы не обрызгать кровью. Предсмертную записку писать не стал. Всё равно не найду таких слов, чтобы окружающие меня поняли. Никого не обвинить — соврёшь. Виновные есть. Да что толку их называть? И вообще, почему я должен перед кем-то оправдываться? Не захотел человек жить дальше — значит, на то были основания. Любая экспертиза докажет — пулю в голову пустил я сам. Не думаю, чтобы кто-то из-за этого пострадал.

Я лёг на диван, вытащил из-под газеты пистолет. Почему-то показалось, что «кольт» стал легче. Наверное, от волнения случился спазм сосудов, голова немного закружилась. Мир качнулся. Сместился в моём сознании. Ведь только идиот, имей он такую возможность, застрелился бы бестрепетно.

Достоинство человека заключается не в отсутствии у него страха, а в умении этот страх преодолеть. Так я считал всю жизнь. Только сейчас понял правоту этого довода не умом, а сердцем. И, пока мозг не воспротивился моим намерениям, поспешно нажал на спуск.

Прославленный «кольт» издал лишь сухой щелчок и выпал из моей руки. Осечка? Немного не тот звук. Надо ещё раз. И снова — ноль. Я уселся на диване, торопливо вытащил обойму и увидел, что она пуста. И в стволе нет патрона. Вот почему пистолет полегчал! Мне бы сразу догадаться, так нет. Как всегда, оказался слишком самоуверенным.

Я сидел долго и не понял, скоро прошло времени — пять минут или полчаса. В сейфе была ещё одна обойма. Я не думал, что придётся её распечатать. А потом вдруг почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Часы пробили одиннадцать раз, и я поднял глаза. Когда прозвучал последний удар, Фрэнс раскрыла ладони. Жёлтые металлические головки пуль в патронах блеснули под светом люстры, словно хихикнули.

— Не нужно этого, Андре, — сказала жена по-французски.

Она опустилась на колени, и патроны раскатились по ковру. Подбирать их я не стал.

— Андре, у нас с тобой дети! Ты с ума сошёл!