Инна Тронина - Отторжение

Этим летом я поняла, что есть огородники. Тот самый народ, от которого долбаные патриоты ждут восстания. Эрика научилась кататься на роликах и захотела, чтобы к озеру вела прямая дорога. А хибары эти сраные — нахаловка* — мешали. Я бульдозер приказала подогнать, чтобы снести их к такой-то матери. Конечно, охрана была, даже с автоматами. Я ведь тогда их ещё людьми считала. А голодранцы эти выскочили, грохнулись на колени. И стали умолять, чтобы я их дачи не трогала. Дачи, слышишь? Эти лачуги помойные они дачами называют. Я пообещала дать компенсации. Как раз дождь прошёл, и я бросила в лужу несколько пачек денег. Господи, что тут началось! Эти придурки кинулись в лужу, разодрались. Одного, кажется, даже убили. А мы с охранниками хохотали до слёз.

Ведь не нас убивать бросились, не бульдозериста, а друг друга. Вот и вся их духовность-соборность… За жалкие-то бумажки, рубли деревянные! А потом всё пропили за моё здравие. Как же — могла ведь просто так снести хибары, а тут денег дала, мать родная!

Следующей ночью я опять чуть не застрелилась. Противно в такой стране жить, с таким народом! Поняла я, что сказки всё это — про восстания, про революции. По крайней мере, в России это невероятная редкость. Дурацкую я тебе специальность выбрала. Мне лапшу на уши вешали, а я верила.

Знаешь, что молодые бабы у меня щенков бультерьера грудью вскармливают? И ведь не крепостные, не силком их заставляют! Ещё и конкурс проходят. За такую честь одна другой глаза выцарапать готова. И всё сезонными факторами объясняли — почему до сих пор социального взрыва не наблюдается. Весной люди на огородах, летом — тоже. А вот осенью вернутся, и мучителям покажут. Выкуси! Не вернётся народ с огородов! Обделались все со страху. Вдруг крохи последние отнимут. Лучше не возмущаться, а молиться и терпеть!

Знаешь, Андрей, теперь я выношу народ за скобки, как делали это реформаторы. И денег им почти не плачу. Они тогда лучше работают. А заплатишь — сразу зазнаются. Немедленно падает производительность труда. Когда не платят, могут уволить, и нужно стараться. Если же рассчитываться в срок, работнички считают, что дурака валять можно. Ведь ими дорожат, понимаешь!

Люди в бараний рог свёрнуты, и ждать нам нечего. Кончено всё. Остаётся нам с тобой жить, как живётся. И, в случае чего, валить отсюда. А эти рабы с готовностью подставили шеи под ярмо, и я пользуюсь их скотским терпением. Нынешним летом остальные хибары снесу, но в лужу деньги уже не брошу. Даром работать надо, и барахло своё терять тоже даром! Так и повторяю, как мантру: «Не вернётся народ с огородов!»

Сколько зим было, вёсен, лет! Наступала осень. Одна из них взяла у меня мужа с сыном. Но не проснулся народ, и не проснётся никогда. И ты не питай иллюзий. Я им мстить буду каждый месяц, каждый день, час! Ежесекундно стану причинять боль. Они будут орать, но перечить не посмеют. Именно их я обвиняю в смерти Андрея и Артура. Они живут, словно ничего не случилось. Они гораздо счастливее миллиардерши Ходза…

Чёрная Вдова, Дарьюшка, как ты была права! И меня тогда избавила от пустопорожних надежд. Теперь я знаю, что, застрелившись, не потеряю ничего. Мы проиграли раньше октября девяносто третьего. Противник сумел разгадать психологию народа, его менталитет. Проник в его душу, понял главное — сопротивления не будет. Беспредел воцарился навечно. Всё, хана, не буду больше ловить бандитов. Это мартышкин труд.

Если бы довелось начать жизнь сначала… Ни за что бы не прожил её, как сейчас. Сделал бы всё наоборот. Меня не победила мафия, не расстреляли каратели на Красной Пресне. Просто я не нужен своему народу, стране. А другие страны не нужны мне. Лягу в родную питерскую землю, и проблема выбора решится.

Я выскользнул из ванны, ушёл в свой кабинет. Плотно закрыл дверь, но ключ поворачивать не стал. Открыл сейф, написал записку, придавил её коробочкой с перстнем Мохаммада. Франсуаза должна отдать его Брагину. А тот уж найдёт способ выйти на сына Эфендиева. Ромыч и в Чечню может съездить — дело привычное.

Потом я взял маслёнку, ветошь, тот самый «кольт», подаренный Филиппом Готтхильфом на день рождения. Прислушался — всё тихо. Франсуаза, наверное, легла и ждёт меня.

Перед тем, как сделать последний в жизни выстрел, я вычистил и смазал пистолет — чтобы каждая деталь сверкала. Безотказную машинку решил приголубить на прощание. Надо, чтобы и на моих похоронах играли полонез Огинского «Прощание с родиной». Прощание без малейшей надежды на встречу.