Инна Тронина - Птенцы «Фламинго»

Но через секунду Фаина взяла себя в руки, отогнала дурные предчувствия и решила, что лучшей кандидатуры будет не найти. Да и Хило с Юлианом её не поймут — чего доброго, начнут пакостить. Они рекомендовали Звягина как специалиста самого высокого класса из занимающихся операциями такого рода, услуги которого действительно стоят затраченных средств. А она, получится, проигнорировала мнение знающих людей из-за каких-то бабских комплексов…

— Ты чего в начале месяца стремянку нарядил? — Борис Михайлович глазами показал в угол. — Не рановато?

— Улицы и витрины уже украшают, — кротко ответил Берлет. — А как иначе здесь создать праздничное настроение?

— Ладно, я тебе гонорар увеличу. Напейся, к девочкам сходи, — пошутил Хило. — Фаечка, совсем ненадолго оставьте нас одних…

— Нет вопросов. — Фаина застегнула куртку и направилась к двери.

Она пыталась вновь стать решительной и беспощадной, забыть мокрые глаза Звягина и его ломкий, как сухая ветка, голос. Надо будет постараться убедить его в правоте их общего дела. Несмотря на то, что произошло раньше, Володя имеет право мстить Хуторову за убийство невинного ребёнка, и эта месть поможет ему хотя бы частично искупить собственный грех…

Анне Бобровской снилось, что она снова в Венеции, в гондоле рядом с умирающим от рака Фабрицио. Они плывут по узким улочкам-каналам, мимо разноцветных стен домов, мимо открытых окон. И Аня улыбается человеку, которого уже давно нет на свете. За право пойти с Фабрицио под венец, а после унаследовать его землю, дома и бизнес, соревновались десять русских и украинских «охотниц», а он выбрал Анну Бобровскую и сделал ей предложение.

Видимо, москвичка, дочка полковника — капельмейстера производила на итальянца куда лучшее впечатление, чем неправильно говорящие на родном языке, провинциальные «охотницы»-нувориши. Фабрицио мечтал в последний год пожить не с толстой крикливой соотечественницей, а с молодой ухоженной блондинкой. Анна уже тогда возвела своё лицо в культ и трепетно ухаживала за ним, поднимая товар в цене. Анна массировала гибкое тело гимнастки роликами и ультразвуком, делала пилинг и обёртывание водорослями, втирала в кожу специальный шоколад и не забывала о миостимуляции с электродами.

Анне тогда было двадцать два, Фабрицио — пятьдесят. Он не дожил до свадьбы несколько дней, и Анна была уверена, что его прикончили наследники из первой семьи. Там оставались три сына, которые, по слухам, не чурались связей с мафией. И Анне пришлось бежать из Венеции в Москву…

И вот давно истлевший мужчина снова нежно смотрит ей в глаза. И гондола везёт их в туман, в бесконечность, в открытое море. Анне совсем не страшно. Ей не хочется проснуться и вспомнить, кем она стала спустя всего несколько лет после того, как начала восхождение к сияющим вершинам. Она не дошла до своего пика только шаг, нет, полшага. Поскользнулась и рухнула с головокружительной высоты, разжав в полёте свои крепкие объятия.

Анна радовалась, что Фабрицио пришёл к ней, и совсем не боялась его. Она обнимала итальянца за шею, за плечи, жарко дышала в его уши, ловила губами мочки, щекотала длинными ресницами уголок его рта.

И непрерывно говорила, задыхаясь от упоительного восторга:

— Ты мой, Фабрицио Викьетти… Ты — мой, а я — твоя!..

Фабрицио что-то отвечал ей по-итальянски, но Анна не могла разобрать ни одного слова, потому что кто-то другой, тоже очень знакомый голос, звал её и звал, мешая наслаждаться прогулкой в гондоле.

И Анна проснулась, досадуя на то, что всё кончилось, потому что ТОТ голос вновь вторгся в её жизнь, в её любовь. Рыжеволосый коротконогий парень с блестящими серыми глазами стоял рядом с автомобилем Анны и, сунув правую руку во внутренний карман дублёнки, взводил курок пистолета…

Анна лежала с открытыми глазами и думала о том, что Володька Звягин возник на её горизонте уже после смерти Фабрицио Викьетти. Мало того, Звягин об итальянце никогда не слышал. Анна умела хранить тайны, и в свою душу посторонних не пускала. Ей не удалось заполучить наследство Фабрицио, а ведь как хотелось! Но она всё равно тем мартовским вечером, когда Володька выстрелил ей в спину, подъехала к элитному дому на «пятисотом» мерсе. Её шуба из голубой норки мела подолом тротуар, а в ушах и на пальцах сверкали бриллианты. Анна уже не могла понять, как раньше её тянуло к этому взбешённому и одновременно жалкому мужику; а ведь ей довелось побывать в постелях многих знаменитостей.