Пьер Немур - Пусть проигравший плачет

Ночь опустила над Гамбургом черный занавес в тяжелых складках. Детали местности можно было различить только тогда, когда узкий и холодный, как лезвие ножа, пучок света маяка, установленного на телебашне, рассекал небо. Тучи, двигавшиеся с северо-востока, были мрачны, как приговор судьбы.

Гнавший их ветер наверняка родился в ледяной пустыне сибирской тундры. В нем было что-то мрачное, безжалостное, смертельное. Он несся над самой землей, проникал в геометрические анфилады широких проспектов, расставлял свои шквальные патрули на перекрестках и тротуарах.

На пустынных набережных порта он шумно выражал свою досаду, так как все капитаны приняли необходимые предосторожности, усилив швартовы своих судов, и ему оставалось только хулиганить с разбросанными тут и там пустыми ящиками и незакрепленными мусорными баками, а огромные корпуса грузовых судов подавляли его своей спокойной силой.

Было одиннадцать вечера. Даже большие центральные улицы, полностью перестроенные после пожаров 1945 года, были пустынны. Отдельные редкие автомашины скользили по мостовой, блестевшей от дождя, не прекращавшегося практически весь день, шурша мокрыми шинами. Еще более редкие прохожие спешили вдоль зданий, зябко подняв воротники и низко опустив головы, чтобы укрыться от пронизывающих порывов ветра. Картина, характерная для больших городов Европы: все в Гамбурге, кто еще не спал, смотрели телевизоры в тщательно запертых квартирах.

Огни светофоров, чьи красные, желтые и зеленые блики отражались в зеркале асфальта, работали впустую и были так же бесполезны, как и полицейские-шупо, которые приплясывали, чтобы согреться, на перекрестках главных артерий города или патрулировали в автомашинах, зажав в зубах сигару и пустым взглядом осматривая улицы.

Казалось, вся жизнь Гамбурга сосредоточилась в квартале Сан-Паули. Но уж там-то праздник был в полном разгаре. На Тальштрассе группы матросов в синих куртках прогуливались мимо «витрин». Среди них время от времени мелькали отдельные фигуры в темных пальто или светлых непромокаемых плащах. Беспокойные крадущиеся силуэты, сверкающие глаза, лихорадочно возбужденный мозг, в котором медленно распускался мрачный цветок желания.

Девушки в коротких трусиках и бюстгальтерах провожали прохожих оценивающими взглядами. Это было лучшее время для взаимного осмотра. По утрам «витрины» были заняты «бабусями», хмурыми проститутками, находившимися на пороге отставки. Смена происходила в два часа дня, когда появлялись «мамаши», которые компенсировали для знатоков своей техникой то, что теряли в свежести, и которые, кроме того, умели хорошо использовать истому, наплывавшую в эти пустые часы. А позднее, для того чтобы противостоять натиску толпы, выстраивались в ряды батальоны самых юных и самых свежих.

Самые высокие ставки были в «Центре Эроса», бирже краткосрочной любви. Пройдя через скромный вход, доступ в который был запрещен для несовершеннолетних и женщин — «непрофессионалок», вы оказывались в толпе, заполнявшей крытый рынок, обогревавшийся инфракрасными лучами. Элита гамбургских проституток прогуливалась там вперемешку с любителями. Каждая из заключенных сделок завершалась короткой прогулкой в одно из четырех ультрасовременных зданий, ключ от номеров в них был только у женщин.

В «Колибри» в этот час гвоздем первого сеанса был самый смелый стриптиз в Европе. Две юные девушки, совершенно обнаженные, выходили из бассейна, где они в течение пятнадцати минут демонстрировали залу, переполненному натужно сопящими мужчинами, развеселое эротическое представление, иногда выходящее за рамки допустимого. Теперь они направлялись к зрителям, держа в руках махровые полотенца, и томно просили, чтобы их вытерли…

На Гроссе Фрайхайт сотни зазывал обращались к клиентам, проносившимся по дороге, сверкавшей от капелек дождя и агрессивных неоновых реклам десятков ночных заведений, аналогичных «Колибри».

Несмотря на то, что двойные шторы были задернуты, пурпурные вспышки света от ближайшей рекламы через регулярные промежутку времени полосами освещали полумрак комнаты. В шикарной гостиной свет и жизнь были сосредоточены в том углу, где беседовали пятеро мужчин. Двумя этажами ниже на натертой воском площадке, приколотая голубым лучом прожектора, как бабочка на булавке, восхитительная юная девушка избавлялась от последнего клочка своей одежды.