Рене Бурдье - Четвертая пуля

Клид начинал нервничать.

— Пусть ваша мадам Дравиль отправляется к черту! О! Пошлите Вернье на улицу Ранелаг. Пусть понаблюдает за ней. Пусть также записывает все ее похождения, консьержка поможет за небольшую мзду, и скажите ему, чтобы поторапливался. Заодно поручите Клеру собрать максимум сведений о покойном, его связях, романах и тому подобном. Пусть не забудет также проверить все, что происходило с вашей протеже за последние двадцать четыре часа.

Его голос стал мягче.

— Ее мужа убили в номере отеля. В Орлеане. Купите последний выпуск вечерних газет, если хотите узнать больше. У меня нет времени на объяснения.

Он тут же повесил трубку. Вера медленно положила свою.

Что за мерзкое создание! Ни слова благодарности! Это в его привычке вести себя в подобных ситуациях так бесчувственно и невоспитанно! Она в очередной раз позволила себя провести. «Малышка», — почти нежно сказал он… Что за комедия! Как она его ненавидела!

Она вошла в комнату, где Клер с Вернье обсуждали футбольный матч. Слышались имена Копа, Фонтена, Пиантони — ничего не говорившие ей имена. Инструкции шефа они выслушали молча, и не успела она закончить, как оба взялись за свои пальто.

Когда они ушли, она заперлась в кабинете Клида, чтоб нареветься вволю.

В Обрэ Клид, выйдя из вагона первого класса, тотчас заметил коренастую фигуру комиссара Винсена среди немногочисленных пассажиров третьего класса. Ни на миг у него не возникло мысли уклониться от встречи с полицейским. Ему плевать, что мог подумать тот о его присутствии. В остальном, как бы ни повернулось дело, ему все равно долго не проработать, чтобы комиссар не узнал об этом.

С тех пор как он покинул Жюльетту Дравиль, предоставив ее заботам горничной, у Клида было время подготовиться к этой встрече. Он даже надеялся на эту встречу и именно потому отправился поездом, оставив свою машину в гараже возле Аустерлицкого вокзала. Винсен уже готов был спуститься в подземный переход, когда он его окликнул.

— Эй, комиссар!..

Винсен обернулся, подобно орудийной башне. Какое-то время он выбирал манеру поведения.

— Добрый вечер, — выдавил он из себя.

Но все же протянул руку. Клид вежливо пожал ее, корявую руку крестьянина. Он возвышался над Винсеном на целую голову.

— Добрый вечер, комиссар.

Винсен выглядел как обычно: мрачный, суровый, замкнутый. Его пальто из тяжелого черного драпа было распахнуто, открывая потертый голубой костюм, служивший комиссару уже с десяток лет. Косо повязанный галстук болтался на плече. Они спустились по лестнице. Старый полицейский продолжал молчать, с окурком, прилепившимся в уголке губ, с покрасневшим от холода носом.

Местный поезд на Орлеан уже подали к перрону. Они расположились во втором классе. Клид закурил и, казалось, заинтересовался вокзальной суетой. Через два пути медленно отравлялся привезший их из Парижа поезд. В распахнутом окне прощально махали руками. Проводник прыгнул на подножку и захлопнул дверь. Молодая пара немного пробежала за вагоном, прощальный взмах рукой — и развернувшись, молодые люди устремились к подземному переходу.

Винсен отбросил окурок, как только поезд тронулся, и разложил перед собой вечерние выпуски парижских газет, купленные перед отъездом. Клид знал их заголовки наизусть, пробежав их в соседнем киоске, когда покупал очередную пачку сигарет. Роланд Дерблей и Клид все еще оставались главной темой. Но, без сомнений, ненадолго. Ближайшие выпуски очистятся от этого «хорошенького дельца» на третьей или пятой страницах. Сейчас в редакциях кое-кто кипятком писает! «Убийство дон Жуана» — это произведет фурор…

Детектив подумал, что работа репортера достаточно близка ему. Какое наслаждение доставляют подобные моменты…

Решение созревало у комиссара по мере приближения к Орлеану. Теперь, когда этот чертов Клид висел у него за спиной, он сожалел, что не доверил дело инспектору. Ввязался сам в показавшееся несложным дело, стремясь себя реабилитировать, — и вот опять столкнулся с противостоянием! Ибо Клид — этот Клид! Иначе говоря, этот тип умеет пользоваться своим серым веществом. Они уже несколько раз встречались по одному делу, и каждый раз Винсену открывали счет, как говорят боксеры.

Уже давно комиссар не спорил больше о превосходстве детектива. Еще меньше от этого страдало его собственное честолюбие. Превратности дела Дербле тут ничего не изменили. Замешательство, испытываемое им в последнее время в присутствии детектива, состояло из странной смеси чувства восхищения, бессильной ярости и зависти.