Марк Коэн - Маковый венец

Вместе с солнцем вернется ненавистная жара.

Картель Милошевича расположился на территории старинного поместья, которое он приобрел взамен проклятой Белой Усадьбе. Здесь было больше земли и больше открытого неба. Меньше тени.

Вдалеке кто-то громко считал до двух, раз за разом. По голому полю бегали мужчины, нарушившие устав. Армия наемников оказалась таковой не только по числу бойцов, но и по внутренней организации.

Луиза села на крыльцо, обулась, постучала каблуком о ступень и пошла прочь, запахнувшись в синюю куртку, вышитую цветами и ликом Санта Муэрте. Лу не могла заставить себя расстаться с ней, пока все не будет кончено.

В безлюдье и в тумане легко ощутить себя призраком, духом без плоти и голоса. Это чувство не оставляло Луизу и днем – мало кто стремился обменяться с ней словом или взглядом.

Поначалу, когда она только присоединилась к картелю, находились смельчаки и глупцы, которых будоражила ее дурная слава. Они набивались ей в учителя по стрельбе, по рукопашному бою или по вождению мобиля, но вскоре остывали и отдалялись. Быть может, им нашептывали, где и с кем она проводит ночи, а может, Луиза сама их отталкивала. Второй вариант нравился ей больше.

О Луизе много трепались. Говорили, что у нее нет сердца, что она ненормальная. У них были на то основания: каждый видел, как она швырнула под ноги Борислава голову собственного брата. Но если сердца нет, то что же то стучит еле слышно, то колотится, как сломанный механизм под стеклянной мембраной хронометра? Что сжимается так болезненно, стоит нахлынуть воспоминаниям?

Люди превозносили пряничный образ, навязанный продавцами сладостей. Не вместилище человечности и любви – всего лишь мышца, узел волокнистой плоти, толкающий по телу кровь.

Безумие объяснило бы ее поступок. Но что есть безумие, как не силки повторяющихся мыслей?

О, этих мыслей было много, они неслись по кругу каждую минуту, когда она бывала не занята ничем; они и утомляли, и придавали сил, разрушали и создавали ее заново.

Тысячи, тысячи, тысячи раз.

В них были Чайка, Доротея и Вендель. Их общий путь во тьму.

Всего нескольких слов хватило бы Доротее, чтобы предотвратить все это. Но она лишь улыбалась уголками точеных губ и качала головой. Наивная девчонка, надеялась спасти себя и Венделя от бандитской доли.

Одного письма, одной лишь краткой встречи хватило бы Чайке, чтобы объяснить свои намерения. Они с Луизой объединили бы усилия, но с открытыми глазами. А Борислав мог бы увезти свою женщину из Белой Усадьбы сразу после того взрыва, тогда брат бы нипочем не добрался до нее.

Чего не хватало Венделю, Луиза не могла понять. Может, того самого придуманного ювелирами и кондитерами сердца, которое сказочным образом не дает человеку стать монстром.

Его образ навещал Луизу чаще других. В ее рваных снах он был то живым, то мертвым. Однажды девушке даже привиделось, будто не она, а он запускает ей пальцы в волосы, заносит лезвие и рубит, рубит… Но истинным кошмаром были сны, в которых он казался любящим братом.

– Что же ты натворил, Вендель? Что мы натворили? – прошептала Луиза тающему туману.

Разум твердил, что он сам искал смерти, шел по ее следу. Если не Луиза, так кто-то другой сделал бы то же самое. Но никакого «другого» не было. Только она и дела рук ее.

Убийца, убийца, братоубийца. Слово, повторенное губами и в мыслях множество раз, обычно размывается, превращается в набор бессвязных звуков. Но этого не происходило.

Лишить человека жизни бывает легко, а осознать это – нет.

Луиза вдруг очнулась и поняла, что уже давно стоит, обхватив взмокшими ладонями щеки, натянув кожу. Безумие было где-то близко, всматривалось в девушку ее собственными глазами.

Холодно. Холодней, чем должно быть майским утром в Иберии.

Может, ее нынешняя жизнь была только сном разума в умирающем теле, может, считанные секунды наяву обращались иллюзорными месяцами? Иногда она думала, что если бы не Борислав, ей бы приходилось вскрывать себе кожу, чтобы убедиться в обратном. Он ведь так и сказал этой ночью: «ты будто мертвая». Но она посмеялась над ним и вновь утянула в свою бездну, в свой ледяной Хель.

В одну постель ведут разные пути. Их привели общая ненависть и общая вина. Милошевич был ее наказанием, а она – его.

Луиза потерла глаза, с усилием расправила плечи и направилась к большому ангару, одному из нескольких, наскоро сколоченных из еще не потемневших досок. Ей необходимо было поговорить хоть с кем-то нормальным. В квадратах окон желтел свет. Нильс в тот час спал крепким сном честного головореза, но были еще двое, кто не отводил глаз при встрече.