Валерий Фурса - Десятая заповедь

— Иван Иванович! А вы что, обязаны кому-то свои решения обосновывать? Мы на вас надеемся. Вы у нас на хорошем счету…

Иван Иванович долго еще тогда успокоиться не мог. Но все, о чем его просили, выполнил. Сначала Скребков стал старшим инженеров, а еще через несколько месяцев даже должность ведущего инженера получил. С соответственным повышением зарплаты. Вот только не вел он никого за собой. Тем не менее, несколько дней назад был подписан приказ о назначении Скребкова заместителем начальника одного из отделов.

Уже более трех лет Иван Иванович ждет, что такого «ценного» работника у него все-таки заберут. Тогда уж и он сам сможет вздохнуть с облегчением. Но что-то тем чудом и не пахнет…

А сам Ник тоже до сих пор помощником прокурора в своем «присутствии» штаны протирает. Правда, теперь уже в областной прокуратуре. Надо ведь и ему расти над собой! Не только ведь другим клинобородым содействовать…

Все другие члены Клуба тоже были пристроены на более-менее теплые места с помощью вышеупомянутых и не упомянутых вовсе способов. Где-то телефонное право сработало. Кого-то откровенным враньем, как помоями, облили. Кому-то ребра побить пришлось. А кое-кому и автоаварию подстроили…

О Гарике же папан особенно позаботился. Впрочем, в том нет ничего удивительного. Родной ведь ребенок. Профессиональный историк, практически с нулевым потенциалом знаний, через три года после окончания университета стал кандидатом исторических наук. Впрочем, в нашей стране и не такие чудеса случаются…

Дед Иосиф как в воду смотрел. В воду родной горной речки, чистой, как слеза. Вот что значит — вековой опыт! Тот, что на уровне генной памяти. Опыт, который, из века в век, от отца к сыну, от сына к внуку самой матушкой-Природой передается. Что не теряется никогда во тьме минувших веков, а лишь приумножается из года в год и дает возможность помогать людям.

Галя спокойно проспала всю ночь. Утром, только она успела привести себя в порядок и немного позавтракать, свекровь привела в палату маленького Василька. Невестка с благодарностью посмотрела на маму и обняла сына.

Мать, немного побыв с ними и вдоволь насмотревшись на сына, тихо вышла из палаты.

— Мама, о поцему папа спит? Солныско узе высоко…

— Тихонько, сыночек! — прошептала чуть слышно. — Папа заболел. Его нельзя сейчас будить.

— А он обесчал взять меня на лыбалку.

— Обязательно возьмет, Василечек! Вот вылечится, и сразу же поедете. А теперь посиди тихонько. Можешь папину руку погладить.

— А это ему помозет?

— Конечно, поможет! Ведь это ты, его сыночек, руку гладишь. Ему это понравится.

— Тогда я буду целый день папину луку гладить. Стобы он никогда не болел.

— Гладь, сыночек.

И сама погладила русую головку.

Вскоре и Василий глаза открыл. Хотя и ждала того давно, но случилось это, все же, неожиданно. Но тем приятнее это было.

Василий увидел рядом с собой самых близких и самых родных ему людей. Его глаза сразу же стали такими ласковыми и родными. Они лучились любовью. Его рука, будто сама собой, потянулась к жене и сыну.

— Галинка, Василек, лада мои… — чуть слышно прошептали пересохшие уста. — А Аленка с кем?

— Она дома. С нашими родителями.

— А где это я, Галя? Почему до сих пор в кровати? Будто и не утро уже. Василек… — и погладил сына по головке.

— А, сто, папа узе выздоловел?

— Он выздоравливает, сынок! Выздоравливает!

— Галя! Что это со мной? Почему так тяжело?

— Успокойся, милый! Вся беда уже позади. В тебя стреляли.

— Стреляли? — и сразу же будто полностью пришел в себя. — Так это же Колька!

— Я знаю. Ты еще вчера сказал, что Николай Скребков в тебя стрелял. Это так? Или мы что-то не совсем поняли?

— Да! Это Скребков стрелял. Тот, которого наши мальчишки Козлобородом зовут.

— Ты только не волнуйся, любимый! Тебе и Петр Федорович операцию отлично сделал, и дед Иосиф трав целебных привез.

— Ну-у, если дед Иосиф здесь, то я могу больше не беспокоиться о своем здоровье. Он и мертвого с того света достанет. А я ведь жив! Потому буду и сам стараться быстрее выздороветь.

— Ты только не говори больше, милый! Самое страшное уже позади. Скоро ты выздоровеешь, и тогда у нас снова все будет хорошо. А сейчас не говори ничего. Тебе еще нельзя разговаривать.

— А кто это тут в наш с Петром Федоровичем процесс лечения вмешивается? Кто это нашему легиню разговаривать запрещает? Неужели это моя внучка в нашем тандеме засомневалась, а, Петр Федорович? А, может, мы ее домой отправим?…