Петр Ингвин - Синдром Деточкина

– Логично, – умом согласились со мной собеседники.

Мы шли по неширокой дорожке, и я чувствовал отстраненное неприятие: правильно, мол, парень говорит, мы и сами так думаем, и еще девяносто девять процентов населения – тоже. Но когда же в истории были времена, чтобы идеальные системы побеждали и претворялись в жизнь? Никогда. Всегда и всюду все заканчивалось кровью. Или, как более жизненный вариант, очень большой кровью – в борьбе новых мух за место на гноящейся ране. Как и с неполучающимся подставлением второй щеки у большинства вроде бы убежденных христиан, здесь тоже включается пресловутый человеческий фактор. Все идеальное – совершенно, то есть совершенно нежизнеспособно. Непрактично. И, что более всего обидно, очень кроваво при попытках воплощения. Но я не сдавался:

– Понимаете, преступник сам лишает себя прав личным решением преступить установленные обществом законы. Он ставит себя вне их. И о чем тогда говорить?

С этим вроде бы все были согласны. На словах.

– Что же ты – или вы как организация – предлагаете? – остановился на главном Владислав.

– Не поверите. Меры уж больно радикальные.

– Всех виновных расстреливать? – предположил он. – Или вешать? Так, наверное, будет нагляднее. Преступление и наказание – все на виду. Так, что ли? Было, господа, было.

– Нет, – впервые за несколько минут я улыбнулся. – Для того, чтобы наглядно повесить, сначала тратится уйма государственных денег на то, чтобы найти, задержать, просто довести дело до суда…

– Но тогда – что?

Вот теперь я их действительно заинтересовал.

– Для начала – всех преступников объявить вне закона.

– А сейчас разве не так?

– Нет. Категорически. Для примера. Давайте представим на миг ситуацию, которая могла произойти всего двадцать минут назад: допустим, вы сбили перебегавших в неположенном месте детей. Кто виноват? Вы?

– Ну… – замялся Владислав.

Дескать, не он, конечно, но ведь это – дети!

Я понимал его затруднения и выложил самое правильное, что можно сказать в этом случае, но что никто не рискнет сказать с правительственной трибуны:

– Я предлагаю (только не бейте сразу!) пешехода, который переходит в неположенном месте, целенаправленно давить на месте.

Сейчас неплохо бы вернуться немного назад, чтобы понять причины и следствия той чехарды событий, которые мной играли. Честное слово, я ненадолго. Только самое необходимое.

Это произошло за день до недобросовестно вырулившего такси и за два дня до того, как меня убили. Да-да, сначала морально, когда уничтожили все, чему я посвятил жизнь (чем доказали мне, что нужно было поступать наоборот), а потом и физически. Ну как убили: взрезали живот так, что потроха на брюки высыпались, и бросили одного беседовать с Богом. Еще, наверное, дали время, чтобы успел рассказать вам случившуюся со мной историю. Если задуматься, то очень поучительную. Впрочем, любое событие поучительно, если уметь думать.

Ну, теперь о событиях, которые предваряли описанное выше. Вчерашнее совещание у шефа, на котором я вроде бы «последний раз» видел Жанну, находилось в самом разгаре.

– Кофе? – Лицо ничего не боявшейся плутовки склонилось ко мне, искрясь многозначительностью связывавшей нас тайны, вырез «строгого» костюмчика провокационно оттопырился, отчего ладони заныли фантомными болями.

«Строгий» я взял в кавычки, потому что стандартный офисный комплект из серой юбки ниже колен и белой кофточки Жанна умудрялась носить так, будто это вечернее платье, а сидевшие за столом сотрудники – компания на вечернем приеме у знаменитости. Упругие бедра под мышиным покрывалом ткани играли и пели, лукавые глаза смеялись, а чудовищный вырез, в котором утонул мой ставший на миг невменяемым взор… туда мгновенно втянулся и задохнулся от воспоминаний я весь.

Вне служебных отношений мы не пересекались с Жанной больше трех месяцев. Нечего говорить, как я соскучился.

Гипнотизирующий туман знакомых выпуклостей замер надо мной в ожидании, сгущаясь, вырастая и словно готовясь выплеснуться.

– Кофе? Да, пожалуйста, если не трудно, – промямлил я.

Глаза старательно глядели на шефа, только на шефа и ни на что, кроме шефа. А он искренне забавлялся ситуацией. Да, он все видел. Причем, всегда. Иначе не был бы шефом. Тому, кто не замечает очевидного, я не доверил бы собственные жизнь и судьбу. Но сейчас, с точки зрения Борисыча, проказница-секретарша разбавляла суровую атмосферу совещания мелкими шалостями, помогая нам не забыть, что мы люди.