Андрей Анисимов - Исповедь шлюхи

— Да я на трех, как видишь. — Пошутил инвалид, но поднялся и на лавку присел.

— Один скучаешь? — Поинтересовался мотоциклист.

— А чего мне скучать? Сам сказал, тут красотища. А один давно. Бабка у меня еще шестнадцать лет назад погибла, с тех пор и кукую. Привык уже…

— Я тебя в городе часто видел.

— Да я тебя тоже где-то видел, только не припомню где. — Ответил Корольков.

— Меня Игорьком зовут. — Представился парень. А где видел, там меня уже нет…

— Сидел, что ли? — Предположил сторож, оглядывая богатую татуировку на обеих руках нового знакомого. На пальцах левой руки он даже успел сложить слово «Хруст».

— Было дело. Отмотал свое. — Признался Игорек.

— Вор? — Улыбнулся дед.

— В закон не вошел, так по мелочам с малолетства. Теперь завязал. Работаю.

— Это правильно. — Похвалил Корольков, со смаком вытягивая остатки из банки: — Тюрьма сладкой не бывает. А воле человек радуется.

— Что правда, то правда… Лодку покататься не отстегнешь?

— Не могу. Хозяин такого права мне не давал. Откроем для народа, приезжай.

— Где сам-то?

— Хозяин, что ли?

— Ясное дело.

— В Москве Николай Матвеевич.

— И долго ты один на хозяйстве?

— Еще пару дней, если не задержатся. Оне там по делам.

Парень поднялся:

— Ну бывай, дед. Найду время, заскочу, угощу тебя пивком…

— Приезжай. А за угощенье спасибо. Только немецкого не вози. Слабое оно, и кислым отдает. Лучше «Жигулей» нету.

— Чудак ты, дед. «Жигулевское»-то дешевле. — Мотоциклист сбежал с крыльца беседки, крутанул ногой стартер, уселся в седло и, газанув, покатил в сторону дороги.

«Молодой, а душевный… Пивком побаловал» — подумал Корольков о посетителе. Потом долго вспоминал, где его видел. И вспомнил. Парень приезжал с молодой подружкой Кащеева, в одной из машин ее сопровождения. В тот день Мака встречалась с начальником милиции, а дед Корольков дремал в беседке. Но дремал чутко, и братков разглядел всех.

Нелидова его главный акционер огорчил. Вместо того чтобы выдать деньги на ремонт отелей, велел переправить их в Германию и вручил счет банка. Голенев пытался оставить Алексея Михайловича переночевать в Глухове, но тот торопился назад, и Олег сам повез его в Москву.

— Машинка у тебя для миллионера самая подходящая. — Морщась от грохота неисправного глушителя, поддел компаньона Нелидов.

— Да, гремит. Надо трубу заварить, все руки не доходят. — Оправдывался Голенев. По дороге они больше молчали. Бывший афганец понимал, что расстроил своего директора, но поделать ничего не мог. Деньги надо было пустить на цементный завод Постникова. Олег и начал их зарабатывать, потому что когда-то дал слово Тихону помочь со строительством. Теперь оставался последний штрих, и затормозить уже готовый к пуску комплекс было бы для него непростительно.

— Придется вернуть отели обратно. Стыдно, конечно, вроде не дети, но жизнь есть жизнь. — Грустно рассудил Нелидов.

— Давай пока подождем, вдруг я что-нибудь придумаю… — Ответил Олег.

— Не больше недели. А то еще за простой городские власти денег потребуют.

Километров за двадцать до Москвы пошел сильный дождь. Впереди тащилась фура. Ее окутало водяное облако. Голенев не видел, что происходит впереди, и обгонять грузовик на узкой трассе опасался:

— Когда у тебя самолет? — Спросил он Нелидова.

Алексей Михайлович посмотрел на часы:

— Еще есть время. Регистрация начнется в двадцать два сорок.

— Тогда успеем. — Прикинул водитель. У них оставалось еще четыре часа. Олег надеялся вскоре добраться до кольцевой дороги, а там, если повезет обойтись без пробок, езды до аэропорта не больше часа.

— Помнишь Жвания? — Неожиданно спросил Алексей Михайлович.

Бандита Жвания Голенев помнил хорошо. Один раз он его проучил, а второй раз выручил. Жвания арестовали по подозрению в убийстве Тони. Он виделся с женой Голенева накануне ее гибели. Тогда Олег уже догадывался, чьих это рук дело, и за бандита поручился. Жвания выпустили.

— А что ты о нем заговорил?

Нелидов усмехнулся:

— Набивается в компаньоны. Стоит ему заикнуться, не один миллион выложит.

— Алеша, ты же знаешь, с этим народом связываться нельзя. Его один раз подпустишь и, считай, делу конец.

— Конечно, знаю. Прокручиваю в уме разные варианты, и выскочило.

Голеневу все же удалось обогнать фуру, и он поднажал. Беседовать, не повышая голоса, рев глушителя не позволял, и до пригородов Москвы они больше не разговаривали. В Люберцах переезд оказался закрыт. Уже прошло два поезда, а шлагбаум все не поднимали.