Сергей Майдуков - С риском для жизни

Игорь, вышедший из подъезда, выглядел сверху маленьким и немного комичным. «Больше я его никогда не увижу, — сказала себе Тамара и слизнула с щеки слезу. — Вот мы и расстались. Я очень правильно сделала, что сказала ему уходить. Тогда почему я плачу? Потому что люблю его? Но зачем мне любить такого человека? Да, он спасал меня и спас снова, но от него одни неприятности. Он приносит беды. От таких людей лучше держаться подальше. Они опасны».

Все это Тамара объяснила и Игорю — в мягкой форме. Не хотелось его обижать. Хотя, конечно, он все равно обиделся. Нет, воспринял просьбу уйти как смертельное оскорбление. Надулся и ушел. Даже не попрощался. А нужно ли оно, прощание?

— Так даже лучше, — прошептала Тамара и слизала еще одну горькую слезинку.

Игорь пропал из виду. Она отошла от окна, тщательно умылась, заново накрасилась и позвонила Бастрыге.

— Леня, — сказала она, — ты был прав.

— В чем? — мрачно спросил он.

— Во всем. Мне не следовало рассылать эту дурацкую статью. И с Красозовым связываться не стоило.

— Статьи уже нет, — сказал Бастрыга.

— Как нет? — изумилась Тамара. — Я видела ее собственными глазами. И в «Аргументах», и в «Правде», и…

— Можешь не перечислять. Не утруждай себя понапрасну. Нет статьи, а значит и не было.

— Неужели…

— Ужели, — отрезал Бастрыга. — Ты недооцениваешь наши возможности. Глупо ссориться с прокуратурой. Глупо и безрассудно.

— Я это уже поняла, — поспешно произнесла Тамара. — И я хочу дружить с прокуратурой. Опять.

— Со мной то есть?

— С тобой. Ты ведь не дашь меня в обиду, Леня?

— Ты ищешь у меня защиты? — пожелал уточнить Бастрыга.

— И защиты, и… всего остального.

— Но ты понимаешь, что отныне…

— Все будет, как ты захочешь, — опередила его Тамара. — Знаешь, я из числа тех людей, которые делают ошибки один раз. Чтобы не совершать их в будущем.

Бастрыга хмыкнул:

— Рад слышать. А дружок твой где?

— Понятия не имею. Между нами все кончено. Совсем. Навсегда.

— Нет, так не пойдет. Он нам нужен.

— Зачем? — спросила Тамара, хотя уже догадалась, каков будет ответ.

— Не для группового секса, не надейся. — Бастрыга издал неприятный смешок, похожий на удар железа о железо. — Игорь Красозов обвиняется в ряде уголовных преступлений и должен ответить перед законом. Ты должна выяснить, где он находится, и сообщить мне.

— А без этого никак, Леня?

— Никак, Тома. Если ты дашь принципиальное согласие, я свяжусь с шефом и попрошу отнестись к тебе снисходительно. В противном случае…

— Не надо противного, — попросила Тамара, непроизвольно скривившись. — Звони Шарко. Я согласна.

Ожидание показалось ей томительным и долгим, почти бесконечным. Кутаясь в связанную мамой шаль, Тамара бродила по квартире, натыкаясь на хорошо знакомые предметы, стоящие на привычных местах. Наконец мобильник позвал ее переливистой руладой.

— Да? — сказала она.

— Да, — сказал Бастрыга. — Ты в рубашке родилась, Тома. Но встречай меня лучше без нее. Я еду. Отпросился с работы.

— У меня… — начала Тамара и осеклась. — Конечно, приезжай, — пробормотала она. — Я так соскучилась.

Это было и ложью, и правдой. Ей вдруг нестерпимо захотелось очутиться в объятиях любовника. Быть покорной его рукам, его желаниям. А в награду ощущать себя в безопасности. И не бояться. И не гадать, кто еще явится по ее душу следом за санитарами психиатрической лечебницы. Такое простое человеческое счастье. Маленькое. Но порой и такого бывает достаточно.

Когда долго идешь по зимней равнине, мозги застывают, как жир на морозе. Тупеешь сам, и внимание твое притупляется. Клонит в сон. Словно бесконечное белое полотно прокручивают перед глазами: взгляду не за что зацепиться среди унылого однообразия. Косые линии столбов, щетинистая полоса леса, какие-то бесформенные пятна на снегу. Это усыпляет, как и монотонность одинаковых движений. Вы механически поднимаете и опускаете ноги, стараясь не попасть в какую-нибудь рытвину.

Это не такая простая задача, как кажется. На вас куча всяких одежд, стесняющих движения. Вы оступаетесь, проваливаетесь, сбиваетесь с шага. И вот уже легким не хватает воздуха, и мышцы сводит от боли, и рюкзак за спиной мешает распрямить плечи, и вам плевать, что ветер с разбойничьим посвистом гоняет по полю призрачных волчков, а небо наливается свинцом, и оттуда уже не манка сыплется, а целые хлопья валят, такие крупные, что ресницы не выдерживают их тяжести. Зажмуренные глаза не замечают, как сугробы распухают, снегопад густеет, пространство съеживается под натиском мерцающей мглы.