Ольга Лаврова - Из жизни фруктов

Знаменский провожает его любопытным взглядом.

— Садитесь, Пал Палыч.

— Никак не добьюсь толку в бухгалтерии, Антонина Михайловна. Вместо детальной расшифровки, о которой мы договаривались, мне выдали до того общую бумажку… Практически она ничего не отражает.

— То, что вы хотите получить, Пал Палыч, требует людей более высокой квалификации, чем мои девочки. Уже на уровне ревизора КРУ Министерства финансов.

— Простите, требует желания и честности!

— Запишем в коммюнике нашей встречи, что стороны обменялись мнениями по данному вопросу, — заявляет Чугунникова. И сразу меняет тон на юмористически-кокетливый: — В ваших глазах я угадываю вопрос: что за фрукт такой — Чугунникова? Почему ничего не боится? Или притворяется Чугунникова?

— Притворяетесь. Но немножко.

— О, совсем капельку, Пал Палыч! Я действительно не боюсь. Ведь на базе нет кочна капусты, луковицы нет, за которую я лично отвечаю. Вся материальная ответственность — на кладовщиках. Это их картошка, их апельсины, их виноград, у меня — телефон и вот, — поднимает авторучку. — Все.

— Может быть, базе вообще не нужен директор?

— Нет, ну какую-то пользу я приношу, — смеется Чугунникова. — Вот пробила оборудование для длительного хранения — это мое дело. А следить, чтобы при разгрузке лишний ящик не разбили… — пожимает плечами. — У вас что-нибудь еще? А то я собираюсь…

— Да, еще. Почему в середине месяца Васькин принял партию черешни? Четвертый же цех специализированно овощной.

— Вероятно, склады были забиты, Пал Палыч. Приняли, где нашлось место. А в какой связи?..

— Меня заинтересовало крупное списание в те же дни.

— И сколько списали?

— Почти шесть тонн. Грубо говоря, две машины черешни. Две машины, которые, похоже, и свезли на рынок конкуренты Панко. Даты совпадают в точности.

— Ну, грузчики у Васькина привыкли со свеклой, она не бьется. А вообще-то шесть тонн — мелочевка.

Знаменский говорит негромко, но видно, что «взорвался»:

— Шесть тонн — мелочевка. Две мелочевки — двенадцать. Четыре мелочевки — двадцать четыре. Так что все можно списать. По мелочевке. И вы ни за что не отвечаете? Нет, не пойдет, Антонина Михайловна!

— Посмотрим, посмотрим… Извините, мне пора. — Чугунникова встает, дружелюбно протягивает руку. — Дорогой Пал Палыч, я сама кровно заинтересована в вашей работе. Но не спрашивайте с нас невозможного. В сфере возможного всегда к вашим услугам.

— Спасибо. В сфере невозможного мне ваши уже устроили.

— Простите, не понимаю?

— Рад, если так.

В контору, где туча тучей сидит Васькин, входит Малахов.

— Котя, я пришел. Оклемался.

— Ну, молодец, — безрадостно отзывается Васькин.

— А ты что? Не в себе?

— Схлопотал… от дорогой начальницы.

— Ой, Котя! Никакого тебе покоя нет! — переживает Малахов.

— А, гори оно все!.. — Васькин, подойдя к двери, выглядывает, нет ли кого поблизости, запирает дверь на ключ. — Давай позанимаемся!

Малахов достает из шкафа спрятанную гитару. Занятия проходят в тайне.

Неуклюже Васькин обхватывает гитару большими руками, долго прилаживается, пробует одну-другую струну. Малахов наблюдает за ним сочувственно, почти жалостливо.

— Ну, давай, — решается Васькин и старательно берет несколько аккордов:

Малахов тихонько мелодично подтягивает. На лице Васькина напряжение, он сбивается и фальшивит.

— Как-то ты ее не так, Котя… не так держишь. Ты не дави, ты играй! Вот, — Малахов забирает гитару, привычно наигрывает мотив. — Эту руку так, эту так. И ласково, понимаешь, ласково.

— Глядеть-то оно просто…

Васькин в поте лица одолевает несколько музыкальных фраз и снова фальшивит.

— Ну, никак! — горестно удивляется он.

— Ничего, Котя. Сегодня не в настроении… — Малахов утешает, понимая, что сейчас Васькину очень нужна песня. Душа просит.

Квартира Чугунниковой обставлена мебелью послевоенных лет. Ковры, люстра, вазы — все очень добротное, но старомодное. А из современных вещей — только большой цветной телевизор. На стене увеличенная фотография, где Чугунникова в молодости снята под руку со статным мужчиной лет сорока, в мундире с генеральскими погонами.

На диване лежит дочь Чугунниковой — Лена. Услышав, что хлопнула входная дверь, она отворачивается к стене.

— Как приятно видеть тебя дома, — заглянув в комнату, говорит Чугунникова. — Если не заболела.

— Нет.