Сергей Динов - Обнажённая натура продаст художников

– Мне? – изумился Тима-сын. – Не надо.

– Тебе надо… – продолжила Тамара, коротко и зло глянула в сторону чернокожего Тимы, мол, куда ты-то лезешь, и вновь обратилась к Тимофею Лемкову:

–…надо сломать эту свою скотскую жизнь. Сломать враз и бесповоротно, как засохший сучок! – вдохновенно призывала Тамара и даже приложила руки к груди. Пальцы её блеснули перстнями и золотыми кольцами. – Соберись силами, Тима, соберись. Бросай всё. Поехали со мной. Начнём новую жизнь. Я всё устроила. Вот. Вот, – она принялась копаться в своей дамской сумочке. – Как же тут у вас темно! На улице солнце встает. Асфальт полили. Свежо, прохладно. У вас тут – могильная сырость, мрак, как в склепе. Смрад. Вот, – она протянула Тимофею бликующую карточку, размером с визитку.

– Что это? – спросил с неприязнью Тимофей, но принял карточку из рук бывшей возлюбленной.

– Часть твоих денег. Очень больших денег! Остальные на другом счету. Тоже на твое имя. Я почти ничего себе не взяла. Так – мизер, самую малость. Мы же будем жить вместе?! Да, Тима, вместе?! Ну, подумай, сколько тебе осталось, Тим? С твоей язвой, больными почками?! Только ради тебя я пошла на всё это. Только… только нам надо как можно быстрее уезжать отсюда. Бежать из Москвы. Как можно быстрее. Из страны. Ты будешь писать прекрасные картины на Монмартре. Я буду продавать их у Лувра или музея де Орсе. У нас будет своя галерея на улице де Криме. Мы станем богатыми людьми. Мы будем счастливы вместе, Тима!

– Сомневас, – заявил Тима-сын. – С такой мигера будет счастливый только дэвил. Вельзевул, да. Мефисто. О! Помню.

– Заткнись! Грамотный больно! – фыркнула Тамара. – Не с тобой разговаривают!

– Это ещё совсем не больно, – проворчал Тима-сын с тихой ненавистью к чрезмерно деловой женщине. – Больно – дальше будет.

– Что ты вдруг такая заботливая стала? Что ты сказала? – переспросил Тимофей. – Из страны? Ты сказала: из страны? Это что за ерунда? – он потряс перед лицом карточкой. – Визитка?!

– Не ерунда, – ответила Тамара, – это деньги, Тима.

– Разреши, посмотрю, – поднялся с табурета чернокожий Тима, взял из рук Тимофея-отца карточку, покрутил перед глазами. Он оказался очень рослым, этот приёмыш, на голову выше папаши. Значит, точно, где-то метр девяносто с гаком.

Тамара вдруг стремительно шагнула к нему и выдернула из его рук блестяшку.

– Дай сюда! – зашипела она. – Не трогай чужое! Ферштейн?!

– Кредитка, – небрежно сказал Тима-сын, дёрнул белыми плечами в ослепительной рубашке. – «Мастер-кард». А ты, змея, всё шипишь? Шипи-шипи… Она не любит тебя, папа. Нет. Любит деньги. Только.

– Все любят деньги, – прошептала Тамара.

– Любят, – согласился Тима-сын, – не так сильно, – и обратился к молчаливым Точилину с Ягодкиным. – Ребьята, давай наводить порядок жилище. И – спать.

– Не выпускайте её, – неожиданно твердым голосом приказал Тимофей-старший. – Пойду, сполоснусь под душем, переоденусь. Тогда всё решим.

Чернокожий Тима тут же отошёл к выходу, перекрыл отступление великолепной Тамары. В чёрной гулкоте подвала громко клацнула задвижка на входной двери. Хрумкнул запираемый на ключ замок.

– Дав-вайте обговорим, обсудим всё с-спокойно, – с трудом выговорила, заикаясь, Тамара, напуганная таким неожиданным оборотом дел. Она мгновенно потеряла уверенность, стояла у стеллажа, сверкая изумительными глазами то на Артура, то на Точилина, то в темноту, где шуршал подошвами туфель чёрный Тима. Затем выплыл белый крест его раскинутых в стороны рук.

– Хода нет. Говорить будешь с папой, – раздался грозный голос Тимы-сына. – Они – гости. Он – хозяин.

– П-почему он называет Тиму папой, Точила? – прошипела Тамара в сторону Точилина.

– Потому что он – мой папа, – отозвался Тима-сын. – Помолчи женщина. Сейчас мы будем тебя судить. Мы жарили-жарили тебя аду. Но ты вернулся. Судить будем.

– Если решим её насиловать, – нагло заявил пьяный Артур, – тогда я – третий.

– Почему это?! Почему третий?! – возмутился Точилин, будто наглый Бальзакер сказал, что будет первым.

– Тимофей, на правах хозяина, – первый, – вполне трезво рассуждал пьяный Артур. – Негр никого, конечно, вперед не пропустит.

– Закричу! Позову на помощь, – прошептала в ужасе Тамара. – Расцарапаю вам рожи, уроды! Ферштейн?!

– Не будешь кричать, – твердо заявил чёрный Тима.– Будешь сидеть, молчать. Никто тебя не тронет, пока папа не скажет, – и подставил гостье под колени табурет. – Ферштейн ор андестенд? Садись, я сказал. Вот – кушай, водка есть. Пей.