Александр Харламов - Высшая мера

– Чего стоишь, комиссар?– окликнул он замершего в нерешительности Ковригина, вздрогнувшего от хриплого звука голоса вора.– Слышал, что начальник сказал? ШИЗО, два месяца!– Седой вытянул руки, чтобы лейтенанту было удобнее нацепить на него наручники.– Только курево не отбирай…Опухну там без него!

Ковригин кивнул, несмело надевая браслеты на исписанные татуировками тонкие запястья вора, ничего уже не понимая. Тот сам просился в штрафной изолятор, в нечеловеческие условия, в мороз! И ладно бы еще на неделю, но два месяца! Такого строгого наказания в Темлаге еще не было.

– Сдохнешь ведь там, Седой…– проговорил он тихо, подталкивая его в спину, руки он, каки положено, сцепил ему позади.

– Это мы еще посмотрим, комиссар,– подмигнул вор на ходу Моте, безучастно наблюдавшему со стороны за разворачивающейся сценой,– это мы еще посмотрим…

ГЛАВА 27

После возвращения в барак на меня уже смотрели, если не как живого мертвеца, то как, безусловно, на личность легендарную, что тот Колобок. И от дедушки он ушел, и от бабушки, и от Кислова, и даже от Седого.

Качинский на мое возвращение никак не отреагировал. Молча кивнул на остывшую баланду, сохраненную им для меня, и отвернулся к стене, покрытой ледяными узорами инея. После всего пережитого жрать хотелось неимоверно. Желудок сводило, и он даже был безумно рад жидкой луковой похлебке, которой нас опять потчевали на ужин. Я вспомнил только что испеченную ароматно-дымящуюся картошку, которую наворачивали воры за обе щеки на складе полном продуктов, и тоскливо вздохнул. Нам оставалось только мечтать о таком изобилии, которое было доступно Седому и его дружкам.

Мои мысли вернулись с Седого плавно перескочили на Головко и его предложение. Точнее приказ, иначе это назвать не выходило. Капитан государственной безопасности не оставил мне выбора! И каковы стервецы. Все рассчитали, продумали…В тюрьму меня засунули, приговор соорудили…Вряд ли их у них был такой план с самого начала, слишком много случайностей. Кто ж знал, что Конопатов в далеком Харькове окажется связан с бандой налетчиков? Кто знал, что он непременно влюбится в Валю…Валя…А как же Валя?

Я повернулся на другой бок, чувствуя, как грудь перехватило от боли. Комок подкатил к горло, выливаясь слезинкой на поросшей густой щетиной щеке.

Валя…Валюша…Моя родная…Кто я? Зэк? Враг народа осужденный по статье? А она? Она капитан медицинской службы, красавица, умница? Какая ей пара? Что могу предложить кроме своей любви? Ну, отсижу я тут весь свой срок…Выйду? Путь один…Остаться в одном из таких рабочих поселков вольнонаемным, где не будут особо вникать в детали твоей биографии. А она? А Глеб?

Я со злости стукнул кулаком по дощатой стене, жалобно отозвавшейся глухим стуком. А она должна угробить свою жизнь здесь, поставив крест на своей карьере, на судьбе сына из-за меня? Этого я допустить не мог. Вот и выходило, что стоило послушать Головко и идти дальше, срываться в побег с Седым, а там будь, что будет. Если капитан прав и война с немцами не за горами, может еще и вернусь героем оттуда…Тогда Валя может быть со мной, незапятнанным, чистым…

– Чего шумишь?– на моем уровне неожиданно появились внимательные серые глаза Качинского. Если бы он знал, что в тот момент творилось в моей душе. По ней, словно катком асфальтовым проехали, оставив лишь выжженное поле.

– Разговор есть…– проговорил я.– Пойдем на улицу!

Лев Данилыч осмотрел спящий барак, вроде никто не подслушивает. Доносится интенсивный храп и сопение. Все, как обычно бывает в большом мужском коллективе. Пожал плечами и спрыгнул с нар. По молчаливому согласию место отца Григория никто из нас не занимал. Нижняя шконка так и оставалась пустой после его гибели.

– Пошли…

В лицо пахнуло свежим. Сильный сырой ветер мгновенно облизал горячим колким щеки, заставив поплотнее укутаться в накинутую на плечи фуфайку. Чиркнул спичкой, предложив папиросу, оставленную мне Головко, Льву Данилычу. Он ухмыльнулся, но взял, глубоко затянувшись. Закашлялся, поперхнувшись.

– Хороший табачок давно не курил…– виновато улыбнулся он.

– Я был у Седого,– не зная, как начать наш непростой разговор, начал с самого начала.

– Я знаю…Люди болтают, что Кислов хотел тебя на правило выставить, но ты каким-то чудом опять соскочил. Кислова воры пустили в расход, его подельники стали Машкой и Ленкой, заняли барак с опущенными, а ты целехонек, с настоящими папиросами…