Сергей Михайлов - Сезон охоты

Как выяснилось, Елизаров держал в руках тайные нити целой организации, всю скрытую часть гигантского айсберга, надводная часть которого была украшена вывеской «ЗАО "Русский дозор"». Здесь и торговля наркотиками, и пособничество в проведении террористических актов, и предоставление услуг киллеров на заказ, и сбыт крупных партий контрафактного товара. Со смертью шефа секьюрити вся подводная часть айсберга начала трещать по швам. Нити, находящиеся в руках одного человека, стали рваться. Это обстоятельство и помогло обезвредить группу преступников, державших в заложниках десятилетнего мальчика. Растерявшихся, помышлявших лишь о спасении собственной шкуры, готовых «сдать» всех и вся, их взяли без единого выстрела.

— Я сразу забрала мальчика к себе, обещав отвезти к папе, — рассказывала Вера. — Никак не могла связаться с тобой по телефону. Отправила штук десять SMS-ок. Потом, когда твою маму выписали из больницы, отвезла Васеньку к ней. И вдруг — телеграмма от Дмитрия, твоего брата! Мы тут же собрались и поехали, все трое. Не могла же я их одних отпустить!

Я улыбнулся и благодарно сжал её руку. Какая она всё-таки у меня молодец!

У меня . Это слово возникло само собой и столь естественно, что я сам удивился, насколько глубоко засела в моём сердце эта заноза — Вера…

Кстати, известно ей стало кое-что и о Хасане. Оказывается, фээсбэшники «вели» его уже давно, с самого Кавказа. То, что они оказались здесь одновременно с представителями других силовых ведомств — чистое совпадение. Проведение столь масштабной операции стало для них полной неожиданностью. Однако ушлые ребята с Лубянки не растерялись и тут же перехватили инициативу. Дмитрий прав: терроризм — это уже политика. Что ж, им и карты в руки…

Улучив момент, мама отвела меня в сторону. Кивнув на Веру, шёпотом спросила:

— Где ты её откопал?

— А она разве не рассказывала?

— Да я как-то постеснялась спрашивать, а сама она молчит.

Я заговорщически подмигнул ей.

— В метро, сонного меня взяла, можно сказать, голыми руками. Я даже пикнуть не успел.

— Вот и хорошо, что не успел, — голос мамы стал серьёзным. — Не упусти её, Ванечка. Держи её, крепко держи.

— Так, мама, давай без психологической обработки. Я сам разберусь, что и как. В конце концов, это моя жизнь.

— А ты-то тут причём? Посмотри лучше, как Василёк за ней увивается. Твой сын за тебя давно уже всё решил. А ребёнка ведь не обманешь, он доброту нутром чует. Понимаешь, Ванечка, — она умолкла, потом задумчиво продолжила, — душа у неё, как бы это сказать… золотая. Редкая. Сейчас мало таких. Уж ты мне поверь.

— Верю, мама. Только позволь мне решать самому, ладно?

Она улыбнулась.

— А разве ты когда-нибудь меня слушал?

А затем меня перехватил Дмитрий. Вышли на крыльцо, закурили.

— Я знаю, ты скоро уедешь, — вздохнул он, — но ты всё-таки подумай, пораскинь мозгами. Ну что тебе в этой Москве делать? Ты ведь сюда за наследством ехал? Так и получай его! Дом отцовский в полном твоём распоряжении. Других претендентов нет, а мне он не нужен, у меня свой вон какой, отгрохал по молодости, а теперь думаю: на кой ляд мне такая громадина? — Он замолчал, обвёл взглядом полоску далёкого леса, вдохнул полной грудью. — Да ты только посмотри, какая здесь красота! А воздух! Ты только почувствуй, почувствуй… Сам переберёшься, сына, Ваську, перевезёшь, мать, конечно же, ну и красавицу свою, Веру. А то прямо сейчас оставайтесь, а?

В его голосе было столько надежды, что я не смог ответить прямым отказом.

— Да погоди ты, брат! Дай с мыслями собраться. Я не далее как два дня с того света вернулся, а ты… В Москву всё равно возвращаться придётся, а там — поглядим. Чем чёрт не шутит, может, и правда переедем.

Действительно, чем чёрт не шутит? Тем более, что в первопрестольной меня больше ничто не держит: ведь работу-то я потерял. Сгорела моя работа, дотла сгорела.

— Поживём — увидим. Спасибо тебе за всё, брат.

…А через неделю поезд «Владивосток-Москва» уже мчал нас в столицу. Меня, по крайней мере, в четвёртый раз. Четвёртый раз я еду по тем же рельсам, четвёртый раз вижу за окном всё тот же пейзаж, успевший уже порядком намозолить глаза. Всё. Конец. Я возвращаюсь. Возвращаюсь домой. С единственными близкими мне людьми, дороже которых нет у меня никого на земле.

Всё, домой. Пятого раза не будет.

Или всё-таки будет? Может быть, стоит послушаться старшего брата? И переехать в Куролесово, в эту таёжную глушь, переехать насовсем, навсегда, всей семьёй?