Сергей Майдуков - Жестокая справедливость

И эта небольшая светлая мечта очень скрашивала его одинокое существование. Была бы цель поставлена, а средства найдутся.

Всю предыдущую неделю Лагутин посвятил слежке за великовозрастным балбесом по имени Вадик, который подворовывал у родителей деньги, продавал мамины побрякушки и баловался марихуаной. Катился, короче, по наклонной плоскости. В институте почти не появлялся, времяпрепровождение в кругу семьи воспринимал как тяжкую повинность, врал, грубил и превращался из золотого мальчика в испорченного, разнузданного типа.

Вчера, когда Лагутин дал родителям полный отчет о похождениях их сына, они заявили примерно следующее:

— К сожалению, все это мы без вас знали. Хотели только выявить круг общения нашего сына, узнать всех тех, кто сбивает его с пути.

— Перечислить фамилии? — спросил Лагутин. — Их целая компания. Четверо дружков вашего Вадика и две девицы, на которых клеймо ставить негде. Насколько я понял, завтра они опять вместе тусуются. У некоего Кости Черепко день рождения. Они арендовали дачу за городом, вот адрес. Без травки и, извините, групповухи не обойдется. Можете накрыть их на горячем.

— Накрывать их вы будете, Антон, — ответили на это родители. — Мы хотим, чтобы эта компашка никогда… ни-ког-да больше не собралась в прежнем составе. Пусть они отстанут от нашего мальчика. Чтобы боялись даже посмотреть в его сторону, не то что заговорить.

— Физическое насилие? — поинтересовался Лагутин бесстрастно.

— Именно, Антон, именно!

— Измордуйте их. Напугайте до смерти. За тех, кто попадет в больницу, мы приплатим особо.

— За всех семерых?

— Что вы, что вы! Вадика трогать не нужно. Только его дружков проклятых.

Хотел Лагутин сказать наивным родителям, что сынок их как та свинья, которая повсюду грязь найдет, да сдержался. Ему не за нравоучения деньги платят, а за совсем другие дела. Вот покалечить кого-нибудь, например, Лагутин был не против. Компания Вадика ему не нравилась настолько, что он и бесплатно мог бы ею заняться при определенных обстоятельствах. Этого от него не требовалось. Ну и ладно.

Получил Лагутин оплату за слежку, оговорил будущий гонорар, взял аванс и катил теперь к арендованной даче. Все свободное время он посвятил изучению отходов и подходов, прикинул варианты вторжения, наметил, что и как будет ломать. Потом забрался на территорию, притаился за елью и стал ждать.

Гоп-компания прибыла с сумерками, весело разгрузила две машины, затащила провизию и выпивку в дом. Собирался уже Лагутин подобраться поближе, когда двое парней, Черепко и Кравчук, вернулись во двор и вытащили из багажника объемистый и явно увесистый сверток. На ходу он шевелился и издавал сдавленные вопли. Нетрудно было догадаться, что в черном пластиковом мешке находится девушка, попавшая на вечеринку против своего желания. Затащенная туда. В прямом, не переносном смысле.

Лагутин сделался не просто собранным и агрессивным, но также неподдельно злым, какая это была гремучая смесь, знали его былые друзья и враги. Вместо того чтобы дождаться хотя бы музыки, чтобы подкрасться неслышно, он перебежал к дому и стал под окном, открытым курильщиками. Голоса в комнате звучали неразборчиво, но суть Лагутин для себя уяснил.

Одна девушка по имени Даша, сокурсница тех двух шалав, которые приехали на дачу не в багажнике, что-то им задолжала или как-то обидела. И шавки надумали ее проучить. Бедняжку раздели и, поколачивая, заставили танцевать голой перед направленными на нее видеокамерами. Потом эти ролики планировалось выложить в «Ютуб», чтобы ославить Дашу на весь свет. Ее не насиловали, не пытали. Ее унижали, и это занятие казалось молодежи настолько веселым, что они то и дело заливались смехом, а голоса парней срывались на дискант.

Лагутин натянул маску, расстегнул спортивную куртку, чтобы освободить доступ к дубинке, и полез в окно. Внимание на него обратили не раньше, чем он предстал перед публикой.

Комната была большая, с камином, массивными креслами и диваном во всю стену. Перед диваном стоял стеклянный круглый стол. На этом столе, опрокинутая на спину, трепыхалась и извивалась коротко стриженная девчушка, на которой не было ничего, кроме бело-красных гольфов. Рот ее был запечатан скотчем. Ее удерживало сразу четыре или пять пар рук. Вадим был в числе тех, кто держал Дашу, попутно выкручивая ей соски. Теперь он, как и остальные, застыл, уставившись на незнакомца в маске. Немая сцена удалась на славу, но продлилась она недолго.