Сергей Майдуков - Месть Самурая

Оставалось лишь пользоваться тем, что поврежденная нога не позволяла Голобородько передвигаться достаточно быстро и лягаться на ходу. Прихрамывая, он гонялся за Самураем по двору. Они кружили то вокруг заснеженной ели, то вокруг поленницы, и с каждой секундой Голобородько двигался все увереннее. Окончательно приобретая превосходство над противником, он прихватил внушительный колун, валявшийся под навесом для дров.

Самурай подумал, что, кажется, переоценил свои силы. Он попал в ловушку. Стоило ему обратиться в бегство, как Голобородько осталось бы только метнуть ему вдогонку топор, который, подобно огромному томагавку, вонзился бы в спину. Да и как потом добраться до Голобородько, если спугнуть его сейчас? Нет, нужно доводить начатое до конца. Одному из них было суждено погибнуть — прямо здесь, в этом уютном мирном дворике с детскими качелями и кормушкой для птиц.

Решивший идти ва-банк Самурай присел, скрывшись из виду противника за большой поленницей высотой почти в человеческий рост и длиной не менее двух метров. Дальнейшее зависело от удачи и интуиции. Вместо того чтобы огибать дрова по часовой стрелке, как он делал это до сих пор, Самурай метнулся вправо. Голобородько угадал маневр и выскочил ему навстречу, но не рассчитал скорость движения и замах. Топор был поднят слишком высоко, а Самурай действовал стремительно. Стальной клин еще только начал опускаться на его голову, когда он сделал выпад, действуя лопатой, как штыком.

Заточенная пластина угодила Голобородько точно в приоткрытый от натуги рот. Раздался скрежет зубов по железу, лопата вонзилась дальше. Потерявший равновесие Голобородько рухнул на спину, выронив топор во время падения. Прежде чем он пнул Самурая ногой, тот ударил штыком сверху вниз, вложив в удар все силы. Пришлось повторить это еще несколько раз, круша лопатой переносицу, скулы и череп поверженного врага.

— Готов? — прозвучало в мертвой тишине.

Самурай оглянулся и увидел Валерию, выскочившую во двор в свитере и короткой юбке. Ее глаза были круглыми и неправдоподобно большими.

— Да, — сказал Самурай. — Иди в дом, простудишься. Маме не говори.

— Хорошо, — кивнула она.

— Я увезу его подальше вместе с его дуболомами. Потом вернусь.

— Хорошо, — повторила Валерия.

— Скажешь, что Володя уехал. Далеко и навсегда.

Определение получилось как нельзя более точным. Голобородько больше не было с ними. Его не стало.

Город еще не помнил такой ранней и дружной весны, как эта. Сразу после масленицы солнце полезло все выше, растапливая снега, как масло. Небо наполнилось ослепительной синевой, с крыш полетели сосульки, круша головы неосторожных прохожих. Девушки, рискуя здоровьем, засверкали оголенными ляжками, порождая несбыточные мечты в умах пожилых дядечек, то и дело прикладывающих руки к тревожно забившимся сердцам. Началось раздолье для коммунальных служб, списывающих колоссальные денежные средства на побелку бордюров и древесных стволов. Дорожники принялись латать разбитые дороги по таким расценкам, что дешевле было бы засыпать дыры не асфальтом, а сразу золотом.

Все плохое, гадкое и страшное забывалось и скукоживалось, как грязные сугробы в тени. Валерия перекрасилась в блондинку и приобрела три тренажера. Самурай предпочитал заниматься спортом на свежем воздухе. По утрам он затеял получасовые пробежки, с которых возвращался не уставший, а взбодрившийся и веселый. Пользуясь его отсутствием, Вика в очередной раз затеяла разговор о том, что ей не нравится присутствие постороннего человека у них в доме.

— Я знаю, что дядя Николай тебе помог, мама, — сказала она, — но ты тоже для него много сделала. Сколько можно? Сколько это будет продолжаться?

— Вот и я то же самое говорю, — проворчала Моника Карловна, ни к кому конкретно не обращаясь. — Хорошего понемножку. Загостился у нас твой дружок, Валерия.

Они завтракали за овальным столом, не дожидаясь Самурая. У всех было времени в обрез. Монике Карловне нужно было везти Викторию в школу, Вике предстоял долгий учебный день, Валерия собиралась сегодня провести очень важную встречу. Она отставила чашку с кофейной гущей и достала косметичку, чтобы подкрасить губы.

— Вы сговорились? — сказала она, строя милые гримаски перед зеркалом.

— Мы постоянно говорим тебе одно и то же, — напомнила мать. — Только ты отказываешься воспринимать. Никаких доводов слушать не хочешь.