Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Милый Малле! История с мышьяком занимала его больше, чем он хотел показать. Само название «мышьяк» звучит убийственно и настраивает на самые страшные картины. Я прекрасно все видел и совсем не возражал против предположения Малле о язве. В конце концов, ведь и я употреблял те же продукты и напитки, что и Элиана, но со мной ничего не случилось. А если последуют новые приступы, к каким выводам придет Малле? И вот тут я оценил все дьявольское хитроумие плана Мириам. Она не только мстит сопернице, она ставит в немыслимую ситуацию и меня. По всем статьям она в выигрыше. Если Элиана заболеет всерьез — а то и, не дай Бог, случится что-то похуже, — я окажусь в безвыходной ситуации. Буду конченый человек. Так что не за одну Элиану я должен сражаться! И за себя тоже.

Чем дольше я размышлял над этим, тем неизбежней мне казалась катастрофа. По сути, Элиана — только орудие. В кого целятся в первую очередь? В меня. Кого хотят подвергнуть страданию? Меня. Кого хотят скомпрометировать? Меня. Все время меня. Это ужасающий шантаж. И ни малейшего выхода. Полнейшая безнадежность. Мириам остается только продиктовать свои условия.

Я был так потрясен, что довольно долго пробыл в саду, стараясь прийти в себя и как-то укрепиться. Я решил противостоять Мириам и всеми средствами помешать таинственному отравлению Элианы. Я не знал, каким образом действует Мириам, какие силы она призывает себе на помощь, но было ясно, что со вчерашнего дня они потеряли свою действенность. Может быть, я нашел средство бороться с ними, оставаясь все время подле Элианы, проверяя ее еду и питье. Я удвою внимание. Приняв решение, я вернулся в комнату. Я сам умыл Элиану, пропылесосил комнату, затем занялся своим завтраком. Из осторожности я открыл баночку сардин и баночку бобов с мясом. Мне хотелось превратить свой дом в больничную палату, продезинфицировать стены, пол, мебель, воздух. Вы улыбаетесь, и, конечно, справедливо. Но моя ли вина, если вредоносное влияние Мириам представлялось мне в виде микробов, и избавить нас от них, как я думал, могла только чистота? Если бы я мог изобрести средство очистить самого себя от нечистого семени любви, которое теперь убивало нас обоих, я сделал бы это с радостью. Чистоту я черпал в своей стерильной студенческой юности, и мне казалось, что она послужит защитой Элианы от Мириам. Я решил вылить овощной суп, в котором могла завестись какая-нибудь гадость, и сварил для Элианы яйцо всмятку. Яйцо я выбирал крайне тщательно, вытер его и опустил в кипяток. Потом я открыл новую бутылку «Виши» и новый пакет с сухариками. С остатками я расправился сам. Элиана поела с аппетитом. Я вымыл посуду кипятком и устроился в спальне с книгой. Включил на малую громкость радио, чтобы Элиана могла, не утомляясь, слушать веселую музыку. День тянулся мирно, однообразно, меланхолично. Элиана спала. Я продремал часов до пяти. В пять — снова чай и сухарики для Элианы. Чтобы доставить ей удовольствие, я тоже выпил с ней чаю. У нее прибавилось сил, разрумянились щеки.

— Трудно тебе приходится, — прошептала она.

— Ничуть. Я люблю заботиться о тебе.

— Когда я болею…

— И когда здорова, только тогда это куда сложнее. Вот увидишь, я займусь будкой для Тома, я давно о ней думаю. Работа мне сейчас позволяет, и я буду проводить с тобой больше времени.

Она улыбнулась — одними губами, глаза остались серьезными.

— Спасибо, Франсуа. Мне очень нужно чувствовать, что ты рядом. Мне что-то нехорошо, понимаешь?

— Что за мысли, Элиана?

— Мне кажется, я не поправлюсь.

Я ласково побранил ее, поцеловал в глаза, чтобы она не плакала, и она снова уснула, а я стал заниматься ужином. Проголодался я не слишком и поэтому ел тоже, что и Элиана: лапшу с вареньем. Стемнело. Я прошелся по саду, выкурил трубку. Мириам тоже, должно быть, собирается выйти: это ее час. А может, она, напротив, улеглась в кровать и готовится погрузиться в сон, который позволяет ей пренебрегать расстояниями и быть одновременно и там, и здесь? Том, выскочив из кухни, вертелся вокруг меня. Бегал туда-сюда за жуками и не выказывал ни малейшего беспокойства. Я простился с ним и отправился в дом. И тут же услышал надсадный кашель Элианы, а потом шлепанье босых ног — она спешила в ванную, ее снова рвало.

Я выехал в вечерний отлив — утренний я пропустил, потому что Малле приехал слишком поздно. Он был в полнейшем недоумении. Анализы ничего не показали — во всяком случае, той дозы яда, которую он рассчитывал увидеть. Тогда он стал настаивать на рентгене. Я уже ни на что не надеялся, но договорился с коллегой из Нанта. Я исчерпал все способы защиты. И был без средств и без сил. Воздействовать нужно на Мириам, и партию следует выигрывать в Нуармутье. Элиану я оставил в довольно плачевном состоянии и, переправляясь через Гуа, не знал, что буду делать и что говорить. Я устал до изнеможения, и, клянусь, если бы моя смерть могла принести пользу, я остановился бы и дожидался прилива. Но я должен продолжать битву. Битву! Разве не отступал я постоянно перед Мириам? То, что простодушно или малодушно я называл битвой, разве не было моим стремлением остаться с Элианой? Но когда, отступая, я окажусь припертым к стене, разве я не пойду в наступление на Мириам? Вот тогда мы посмотрим. Пока мне хватает ехать в машине, чтобы чувствовать, что я действую. Что же касается будущего, то я постараюсь распорядиться им как можно лучше в зависимости от обстоятельств. Я понимал, что моя программа смехотворна. Но примите во внимание, морально я был совершенно раздавлен. И потом, я совсем не стараюсь оправдать себя — наоборот, хочу показать, что моя усталость и страх сыграли свою пагубную роль в развитии событий.